Виктор Лихачев
И матерь их Софья
Драма в шести действиях.
Действующие лица:
Николай Михайлович Прокофьев, учитель истории Вера Ивановна Рощина, директор школы
Тамара Викторовна Лазукина, актриса Виталий Сергеевич Ильин, ее муж, бизнесмен
Софья Викторовна Лазукина, учитель истории Евграфыч, житель города Одуева
Ирина Леонидовна Войтюк, учитель русского языка и литературы Петр Петрович Самсонов, учитель математики
Нина Ивановна Козлова, Светлана Георгиевна Филатова, педагоги Одуевской школы Борис Семенович Заславский, режиссер
Леонид Игоревич Портнов, мэр Одуева Васильев, участковый милиционер
Мальчик и девочка, участники спектакля "Гроза" Актеры народного театра, милиционер, жители Одуева. Часть первая.
Действие первое.
Картина первая.
Кабинет директора школы Рощиной. Она сидит за столом, что-то пишет. После стука в дверь входит Прокофьев.
Прокофьев. Здравствуйте, Вера Ивановна. На ковер вызывали? Рощина. ( Молча, показывает рукой на стул, затем продолжает какое-то время писать, лишь после этого поднимает на Прокофьева глаза). День добрый, Николай Михайлович. У вас, я вижу, опять чудесное настроение? Прокофьев. А разве может быть иначе, многоуважаемая Вера Ивановна? (Начинает загибать пальцы). Я молод, здоров, умен, красив, холост, работой доволен, ученики меня любят, коллеги уважают, вы - цените, девушки, так те просто обожают, собаки со мной дружат... Вот видите, пальцев даже не хватило. Рощина. Прокофьев, ответь мне: ты пользуешься тем, что я знаю тебя с пеленок, что с Марией Михайловной мы подругами были? Сколько раз мне еще придется краснеть за своего учителя истории?
Прокофьев. Можно ответить? Рощина. Нужно!
Прокофьев. Тогда по порядку, многоуважаемая Вера Ивановна. Разве можно пользоваться такими святыми чувствами, как дружба, любовь? Тут дело скорее в моей харизме...
Рощина. В чем, чем? Прокофьев. Харизме. Ну, как бы сказать по другому? В моем шарме, обаянии. Вот вы, да и не вы одна, под мою харизму и попали. Рощина. Издеваешься, гад?
Прокофьев. Теть Вер, так я же любя. А если серьезно, что случилось? Рощина. Я только что из райкома. Вот, почитай. (Протягивает Прокофьеву листок бумаги).
Прокофьев. Что это? Рощина. Ты читай, читай.
Прокофьев. (Читая). Докладная... заведующему РОНО от методиста Шиловой Г.И... Ага! Преподаватель Одуевской средней школы No2 Прокофьев Н.М.... так-так... в присутствии учителей этой школы обозвал меня дурой... (Поднимая голову). Неточность, Вера Ивановна.
Рощина. Неужели? Прокофьев. Я назвал ее круглой дурой.
Рощина. Круглой дурой? Понятно. Методиста РОНО? Ты хоть соображаешь, что говоришь?
Прокофьев. Что за методист Шилова Г.И. - это еще тот вопрос, а студентку Гальку Шилову я знаю хорошо. На три курса старше меня училась. Тупая была - вспомнить страшно. Я ей по три раза каждую тему объяснял. Она меня за это салом с картошкой кормила.
Рощина. Натурой, выходит, брал. Прокофьев. Кушать хотелось, теть Вера.
Рощина. Здесь я тебе не теть Вера, а Вера Ивановна. Или товарищ директор. Прокофьев. Понял.
Рощина. А я не поняла: ты ее по старой памяти что ли круглой дурой назвал? Прокофьев. Да как можно... товарищ директор? Галина на урок ко мне пришла. Я, говорит, тебя проверять пришла. Проходи, отвечаю, усаживайся поудобнее. А сам про себя думаю: ежели Галька методист РОНО, то кем тогда должен быть я? Рощина. Брось, будто ты не понимаешь, в чем дело. Шилова-старшая начальник торга. У нее вся наша власть отоваривается. В школе-то дочка и года не продержалась, вот мамашка ее и устроила на теплое местечко. Прокофьев. И вы это считаете нормальным, товарищ директор? Рощина. Не считаю. Но и оскорблять ее тебе никто не давал права. Прокофьев. Так я не дорассказал. У меня тема была - "Средневековый город". 6 класс. Не урок получился - сказка. Я ребятам и репродукции Брейгеля и Яна Вермера принес, вагантов им читал, мы музыку из фильма "Город мастеров" слушали. Помнишь, теть Вер: тили бом-бим-бом...
Рощина. Не увлекайся. Что дальше? Прокофьев. Да это самое главное! Меня дети два года назад успокаивали: не переживайте, Николай Михайлович. Все равно мы эту вашу историю забудем, к чему она нам? Все равно пойдем в трактористы и доярки. Но ты же сама мне тогда говорила: не сдавайся.
Рощина. (Тихо). Я это помню, Коля. Прокофьев. И я заставил их полюбить историю. Через музыку, живопись, поэзию. Они ведь до сих пор не догадываются, как я их заставлял! И теперь самый тупой ... нет, тупых у меня нет, - самый слабый из моих мальчишек, разбуди его хоть ночью, тебе о том же средневековом городе все расскажет... И вот эта... нехорошая женщина, когда мы выходили из класса, говорит мне: "Хороший урок Николай Михайлович, я ставлю вам "4".
Рощина. Для нее такая оценка всегда была пределом мечты. Прокофьев. А меня аж подбросило. Стой, говорю, Галина Андреевна. Раз вы методист, разберите мой урок, и объясните мне, что я ни так сделал. Рощина. Ну и как, разобрала?
Прокофьев. Я у вас нашла, говорит, один недочет: за все время урока вы ни разу не упомянули о решениях 26 съезда КПСС. Я сначала решил, что она шутит. Переспросил, не ослышался ли я. Оказалось, нет. Ну, вот тогда я и сказал, все, что о ней думаю... Нет, ты представляешь, я должен был закончить урок словами: какой бы прекрасной стала жизнь жителей средневекового города, знай они о решениях 26 съезда КПСС.
Рощина. Понятно. А что произошло в кабинете политпросвещения? Прокофьев. Вам и об этом доложили, товарищ директор. Рощина. Представь себе.
Прокофьев. Как его... Портнов, собрал учителей истории со всего района. Кстати, кто он по должности?
Рощина. Третий секретарь. Отвечает за идеологию. Прокофьев. Запомню. Собрал, значит, он нас, и давай орать: скоро Пасха, крестный ход, если хоть один ваш ученик будет в нем участвовать - пеняйте на себя. Прощайтесь с партбилетами, комсомольскими значками. Особенно досталось Сергею Сергеевичу Сухожилову из Воронихинской школы. У них же в селе действующая церковь находится и к ним полрайона на крестный ход сбегается. Чему вы учите детей, орет он на Сухожилова. А Сергей Сергеевич этому Портнову в отцы годится. Вот, кстати, кому за идеологию отвечать. Интеллигент, умница, добрейшей души человек.
Рощина. Что же ты замолчал? Прокофьев. А я все сказал. Тебе же доложили, что было дальше. Рощина. Доложили... Да на меня орали, что я под своим боком пригрела антисоветчика.
Прокофьев. Кого - кого? Рощина. Антисоветчика!
Прокофьев. Это я то, с семи лет рисовавший "Аврору" и с октябрятским значком ложившийся спать, антисоветчик?
Рощина. Вот я и хочу услышать от тебя, повторяю, от тебя, что ты тогда сказал Портнову?
Прокофьев. Я сказал, что он не имеет права разговаривать с нами в таком тоне, а кричать на пожилого человека, ветерана войны - гнусно. Еще я сказал, что готов хоть сейчас выложить комсомольский билет, но пасти своих ребят, не собираюсь. Тем более, что их у меня пятьсот человек. А по нашей советской Конституции, каждый гражданин СССР имеет право на... Короче, хорошо я ему сказал. Рощина. Ты от скромности не умрешь.
Прокофьев. Понимаю, скромность украшает, но зачем мужчине украшения? Нет, правда, тишина в зале стояла - слышно было, как муха в окно стучалась. Представляешь, теть Вер, все головы угнули, все сорок человек, а потом, не поднимая голов мне зааплодировали.
Рощина. А что же Портнов? Прокофьев. Да трус он, как и все те, кто кричит на людей, которые не могут им ответить... Надо же, идеолог, ядрена вошь... Ладно, Вера Ивановна, обещаю быть умней. Плетью обуха не перешибешь. Потерпите еще годик, а там... Рощина. (Перебивает его) Не поняла...
Прокофьев. А что здесь понимать. Из положенных по распределению трех лет, два я уже отработал.
Рощина. (Видно, что эта новость буквально сразила ее). Николай Михайлович, Коля... ты это серьезно?
Прокофьев. Абсолютно, Вера Ивановна. Я свободный человек, а мир огромен и интересен. Слава Богу, одним Одуевым он не ограничивается. Я не хочу, чтобы мною руководили Портновы и Шиловы.