компанемент травяного чая они вместе обсуждали техники или новые препараты, разбирали интересные сплетни, а иногда и просто молчали — тишина была уютной, теплой, приятной. После двух кровопролитных войн и бесконечных утрат друзей и близких, ему этот покой был необходим, как кислород. И Сакура его безвозмездно дарит. А их ночи… А их великолепные, полные страсти и чувственности ночи, которые только от мимолетного воспоминания о них заставляют в блаженстве закатывать глаза и выравнивать вскочивший пульс. Как ему теперь без всего этого жить? О том же думала и Сакура. Вот какого хера она ступила и врубила тормоза? Не могла что ли сразу по саням съездить этому выскочке? К ней ведь и раньше подкатывали, и, слава Ками, Какаши об этом не знает, но заканчивались эти попытки сразу и насовсем, как только ухажёры видели её злые глазищи. А если и это не помогало, то тихое «проведу внеплановую кастрацию» окончательно отбивало охоту даже у самых настырных. Нет, ну вы подумайте! Разозлилась на этого сопляка-идиота, а наорала на Какаши. Ну не дура ли? Да и вообще, может уже пора отменить этот запрет о неразглашении? Они ведь любят друг друга, так пускай все знают, и плевать ей на их мнение с горы Хокаге. Пусть судачат, пусть перемывают кости, главное, чтобы у них больше не возникало подобных ссор, и Какаши больше не переживал по чем зря. Тихий шорох заставил Сакуру вздрогнуть и поднять голову — совсем она что-то из реальности выпала. Замерла и опустила виновато глаза. Какаши поднялся с насиженного места и, обойдя костер, присел рядом с ней на заваленное, поросшее мхом дерево. Заправил ей за ухо длинную розовую прядь, осторожно и очень аккуратно взял её за руку, нежно провел шершавым пальцем по костяшкам, как бы прося посмотреть на него. Сакура посмотрела. — Ты не замерзла? — а хотел ведь сказать совсем другое. Но, кажется, эти слова прозвучали куда лучше, чем банальное «прости». Под веками Сакуры начали закипать слезы, а губы сами собой разошлись в нежной улыбке. Она притулилась к мужскому плечу и положила на него голову. Довольно, как одомашненная кошка, потерлась щекой о грубую материю джонинского жилета. Остатки плохого настроения быстро испарились. Какаши всегда о ней заботится, чего только стоят подаренные им на их первый совместный новый год длинные шерстяные носки в полоску со смешными помпонами. — Какаши, вот скажи мне, почему ты полюбил такую дуру? — в носу начинало покалывать. — Ты же о-го-го какой красавец, добрый, заботливый, а встречаешься со злым гномом, который вечно треплет тебе нервы. — Ну, допустим, о том, что я красавец писаный, знаешь только ты, — Хатаке горделиво вздернул подбородок и поправил свою неизменную маску. Сакура усмехнулась. — И добрым и заботливым я бываю только с тобой. Что же еще? — потер пальцем подбородок и, сурово сдвинув брови, сделал вид серьезной задумчивости. — Ах, да! Я очень люблю гномов, ещё с детства. Они такие ворчливые, маленькие, но сила у них безграничная. Иной раз я просто поражаюсь, как ты бываешь на них похожа, а уж когда ты начинаешь мне трепать нервы или кричать, то тогда я прям ух как завожусь! — Дурак, — девушка, посмеиваясь, легонько ударила Какаши по доверительно подставленному лбу. — Ну, а вот все же, я ведь никогда не задавала тебе этот вопрос, так что, будь другом, ответь мне. — Сакура чуть придвинулась и внимательно посмотрела в глаза своему мужчине. — Хатаке Какаши, за что ты меня любишь? — За что? — мужчина посерьезнел и медленно перевел взгляд на усыпанное звездной крошкой небо, призадумался. Через полминуты он опустил голову и посмотрел в обворожительные, по-детски веселые глаза. — Наверное за то, что это ты, — просто ответил Какаши, качнув плечами. У Сакуры от этих слов перехватило дыхание. — Ты нежная, ласковая, мягонькая вся такая, что аж прям затискать хочется, — мужчина обхватил её руками и сильнее прижал к себе, потираясь щекой о мягкие розовые волосы. — Ты часто злишься и ругаешь меня, но я знаю, что так ты показываешь мне свою заботу. Причитаешь, что больше лечить не будешь, а у самой всегда руки дрожат, когда латаешь. Делаешь все настолько аккуратно, что даже шрамов не остается. В мое отсутствие часто забываешь поесть сама, но как только с миссии прихожу я, ты накрываешь шикарнейший стол и готовишь исключительно то, что мне нравится. Обнимаешь, целуешь, терпишь меня такого извращенца, когда я дразню тебя и читаю вслух книжки покойного Джираи. Да даже когда ты просто смотришь в мою сторону, мне уже хорошо. Так как я могу тебя не любить? И вот как после этого она может что-то сказать? Тут даже пикнуть не получается, все легкие свернуло тяжелым удушающим спазмом. Слезы нескончаемой радости заструились по покрасневшим щекам, в душе было настолько тепло, что казалось накрыли пуховым одеялом. Вот сидит он — большой, крепкий, сильный мужчина, о величии которого знают во всем свете, — и признается ей в любви: просто, зрело, по-взрослому рассудительно, без всех этих глупых вздохов, «ахов» и «охов». Какаши никогда не извергал красивых слов, не читал ей стихи, не дарил шикарных букетов цветов, не водил по дорогим заведениям; вместо этого он всегда заносил ей бенто, когда она забывала его дома, заставлял теплее одеваться в холодные дни, обязательно целовал в макушку по утрам, когда сам еще толком глаза не разлепил, помогал по дому и с тренировками, приходя с любой миссии всегда приносил ей какую-нибудь книгу по медицине или редкие засушенные травы. Не спрашивал, а всегда делал то, о чем она только подумает. Он… — Я очень сильно тебя люблю, — надрывно прошептала розоволосая. Несколько соленых капель все же упало на мужские руки, и Сакура поспешила спрятать лицо — уткнулась в шею любимого и тихонечко вздыхала. Как маленькая, ей Ками. — Э-э-эй, ты чего? — нежно прошептал Какаши. Расстегнул свой жилет и окутал его полами Сакуру, крепче зажимая её в объятиях. — Ты всегда был рядом, а я… Почему я тебя раньше не замечала? — Но теперь ведь я рядом. — Да… И я никогда от тебя не уйду. — А я тебя и не собираюсь отпускать, — ответил Хатаке, наклоняясь и целуя мягкие, чуть солоноватые губы любимой. Костер весело потрескивал сухими веточками и распространял по лесу запах жженой древесины. Они просидели так почти час. Молчали, глупо улыбались, обнимались, впитывали тепло друг друга и вспоминали далекое прошлое. Раньше они ведь по сути и не жили вовсе, так… существовали, как снулые рыбы в загрязненной реке. Тренировались, ели, спали и постоянно терпели хлесткие удары судьбы по лицу. Падали, вновь поднимались, но… Они толком не могли понять для чего все это делали. Долг, честь, совесть — да, несомненно, это важная составляющая их мира шиноби. Но! Что они хоть раз делали для себя самих, а не для других, не для народа деревни «Листа»? Что совершали такого, чтоб это приносило тепло и покой на душе? Множество бессонных ночей было проведено над рассуждением этой сложной загадки, и ответ всегда ускользал от них, как молочный туман под окнами дома в предрассветных сумерках. И вот теперь, когда их жизни накрепко соединились, судьбы туго переплелись, как корни деревьев в этом самом лесу, когда дыхание стало одно на двоих, когда пришёл годами разыскиваемый покой, они, наконец, поняли, для чего были созданы в этом жестоком мире. И ведь это оказалось до смешного простым ответом. Люди порой всю жизнь слепыми кутятами рыщут по свету, стараясь найти ту самую путеводную нить судьбы, чтобы с её помощью разыскать свою потерянную половину и воссоединиться с ней. Многие её не находят и впадают от тоски в безумие. Какаши таких людей повстречал превеликое множество. Забуза, Хаку, Орочимару, Кабуто, Яхико, Конан, Нагато, Мадара… Обито. Он сам даже одно время полагал, что не выдержит, не дождется и его быстрее найдет острый клинок убийцы и пронзит прогнившее от многолетнего одиночества сердце. Но судьба та еще дрянь. Паскудная, своевольная, капризная баба, которая решила смилостивиться над ним убогим и лениво подшвырнула ногой под его блуждающую руку красную нить. И Хатаке за неё крепко ухватился и никогда больше не отпустит. Будет ранен, будет умирать, но всегда будет ползти по этой нити, на другом конце которой его всегда будет дожидаться его найденная половина. Его любимая девочка. Его Сакура. К сожалению, все хорошее рано или поздно заканчивается. Какаши, стряхивая с себя вдруг накатившую сонливость, поднял вверх голову и лениво потянул носом. Тихо прошептал: — Они здесь. Пора идти. — Да, я знаю. Сакура неохотно отпрянула от горячего тела и не спеша поправила форму. Какаши поднялся с нагретого места и потушил уже тлеющие угли ногой. Помог Сакуре надеть рюкзак и вместе с ней начал возвращаться к дороге, где их уже дожидалась небольшая группа нукенинов. Судя по отголоскам чакры, их не меньше семи человек, все в чинах не меньше джонина. Стало ясно, что схватка будет трудной и ожесточенной. Идя за Хатаке буквально след в след, Сакура почувствовала непонятное, тягостное волнение в груди. Тело начинало неметь, будто из него понемногу ускользала душа. Голову на затылке зажимало, желудок скрутило узлом. Ей совершенно не хотелось туда идти. Нехорошее предчувствие мешало сконцентрироваться и настроиться на нужный лад. Странно, она раньше никогда так не нервничала. Так не пойдет, нужно успокоиться. Остановилась. — Что случилось? — Копирующий остановился следом и с тревогой посмо