А она сама – что с ней такое? Почему все больше увязает во всем этом? Почему не перечеркнет одним махом весь этот нарастающий кошмар и не сбежит – ну хотя бы домой, раз больше некуда? «Да ни за что! Туда, обратно? Нет, там в миллиард раз хуже!». Тут один Роберто, который лишь иногда начинает придираться – но его, в принципе, легко терпеть (эх, если бы не ее ставшее слишком чувствительным от любви сердце). А глиста Мэгэн не в счет, и она скоро уедет. А там целая свора распоясавшихся гопников, абсолютно уверенных в своей безнаказанности – и в том, что имеют право измываться над Элей. А что – свидетелей-то нет! А если есть, все свои! Все заодно. Нет, туда нельзя возвращаться! Надо срочно искать здесь любую работу. Чтобы больше не зависеть от Роберто!
А еще надо – наконец! – поставить на этом итальянце и на перспективе отношений с ним большой и жирный крест. Сколько ее сил уходит в эту бездну! А отдачи практически ноль. Причем отдача теперь в основном заключается во все нарастающих придирках и безумных обвинениях. Как странно, что она, обычно не терпящая подобного поведения у своих мужчин, бросающая их за это вскоре без всяких колебаний, так долго закрывала на все глаза! Может, надеялась на чудо. А еще, вероятно, начал проявляться Стокгольмский синдром*, потому что здесь, в Англии, ей пока больше не на кого опереться. Но она точно знает теперь, что не может довериться Роберто и рассчитывать на него. Только на саму себя!
Сноска: * «Стокгольмский синдром» – этот термин в психологии стали применять к жертвам террористов (впервые в Стокгольме), которые после освобождения, вопреки всякому здравому смыслу, защищали своих мучителей и говорили, что те «в целом хорошо» с ними обращались. Специалисты объясняют это защитными механизмами психики, чтобы та смогла пережить сильнейший стресс без серьезных поломок.
Эля провела этот день за поиском вакансий в интернете. Решив начать обходить окрестности с завтрашнего дня, чтобы успеть прийти в себя после ледяного купания: холодный дождь и ветер ее окончательно доконают. Но завтра у нее будет больше сил.
А после вечерней трапезы канадцев произошло нечто необыкновенное – просто мини-революция в рамках отдельно взятой пары! Эля не знала, что тому причиной: то ли Майк учел ее слова, то ли в Мэгэн вдруг проснулась совесть (хотя это вряд ли) – но только после ужина подружка квартиранта не отправилась в их комнату, как обычно, а пошла на кухню. Вскоре Роберто жестом пригласил туда Элю и показал на угрюмую канадку, неумело размазывающую по тарелкам моющее средство. Затем итальянец с силой, причиняя боль, оттащил Элю за локоть и сказал: – Видишь, как ты была не права! Она моет посуду!
Когда откровенно разъяренная, красная Мэгэн кое-как закончила процесс, Эля заглянула на кухню. Ага: та ложка, которой она ела йогурт и которую подбросила в мойку, когда Мэгэн отлучалась, осталась лежать грязной в центре кухонного стола. Сколько Эля за этой стервой перемыла посуды – а Мэгэн одной ложкой побрезговала! Раковину и стол также украшали комья коричневой пены и ошметки объедков. Вот ужас: то же самое, грязная пена и кусочки несмытой пищи и на тарелках, поставленных в сушку! Да пятилетний ребенок и то сделает лучше! Господи, сколько теперь всего вместе с изгаженной сушкой придется перемывать… Эля была в таком шоке, что ее отвращение превратилось в смех. Она позвала Роберто: – Иди скорей сюда! Только посмотри: ручаюсь, ты никогда еще не видел столь чистой посуды!
Но итальянец рассерженно махнул рукой: – Перестань, все в порядке! Все нормально. Что ты вечно придираешься ко всему? Лучше бы вытерла за собой воду и пену вокруг раковины! – господи: что он опять несет?! Это же осталось после Мэгэн! А Эля всегда не только до последней капли все вокруг мойки вытирает, но и ее саму моет до блеска под конец. Но сказала она не об этом, а о том, что возмущало больше всего: – Мэгэн говорит обо мне гадости все время, а я ее справедливо критикнула только второй раз! Почему ей можно, а мне нельзя?