Полицейские не позволили старушке дать раненому воды. Они видели, что у него нет оружия, и хотели взять его живым, но боялись выйти из своего укрытия, предполагая, что в пекарне прячутся другие партизаны.
— Сколько еще человек в пекарне? — крикнул кто-то издали.
— А вы сами пойдите посмотрите! — ответил Данчо.
Ему пригрозили:
— Или ты нам ответишь, или мы тебя прикончим!
К домику деда Крыстьо подъехала машина командира 27-го Чепинского полка, который приказал хозяину выяснить, сколько еще партизан осталось в пекарне.
— Не ходи туда, дедушка Крыстьо! Не слушай этих палачей! — подал голос Данчо.
Старик остановился на полпути. По его щекам текли слезы.
Полицейские снова накинулись на Данчо:
— Если хочешь жить, говори, сколько человек прячется. И кто вам помогает!
— Их там много… А кто нам помогает, не скажу, — ответил Данчо.
Привели его отца — бай Томе.
— Ты знаешь этого человека? — спросил один из полицейских.
Отец, замирая от ужаса, молчал.
— Батя, это же я! Неужели не узнал? — спросил Данчо и попросил отца принести ему напиться.
Полицейские не разрешили этого сделать.
— Иди к нам, мы тебя напоим!.. — кричали они.
Было часов восемь утра, когда полицейские решились бросить несколько гранат в комнаты над пекарней, где скрывался Иван Стоилов. От взрыва дверь слетела с петель, окна вместе с рамами вылетели наружу. Когда дым рассеялся, в дверях показался Иван… Рассказывают, что накануне вечером предатель Ладжов незаметно вытащил затвор из его винтовки.
Полицейские набросились на Ивана, связали ему руки и завязали глаза, а потом занялись Данчо. Полицейские волокли его по земле, били и все задавали свои вопросы.
— Кто вас кормил?
— Народ! — ответил Данчо.
— А откуда у тебя эти новые ботинки?
— Что — понравились?
От этих слов полковник Еленков пришел в ярость.
— Принести соломы и поджечь пекарню! — приказал он. — Соберите все село! Мы его изжарим, но перед этим он сам увидит, как отнесется к этому «народ», шевельнет ли кто пальцем ради его спасения.
Данчо приподнялся, и полковник инстинктивно попятился от него. Партизан сделал последнее усилие и улыбнулся:
— Во всем есть свой порядок, господин полковник. Сегодня — меня, завтра — вас…
Пекарня запылала. Жандармы выталкивали крестьян из домов и сгоняли на площадь. На берегу речушки под дулами винтовок собрались сотни людей, безмолвных и настороженных. Полицейские поволокли через двор раненого Данчо.
По толпе пронесся ропот. Женщины отвернулись, чтобы не видеть, как Данчо бросят в огонь…
После того как Данчо сожгли, Ивана Стоилова отвезли в Пазарджик. Его истязали целые сутки. 30 марта вечером его расстреляли вместе с другими коммунистами в полях между Синитьово и Марицей…
Иван Илков замолк. Молчали и мы.
Недавно в Виноградце и Огняново, родных местах Данчо Пачева и Ивана Стоилова, чтили память погибших партизан. Мы пошли поклониться месту гибели Ивана. Там сейчас лежат могильные плиты, а на них бронзовой краской написаны имена. Плиты обнесены железной оградой. Низко свесили над ними свои ветви плакучие ивы с молодыми, только что распустившимися листочками.
У могил выступил один из товарищей Ивана и Данчо. Но почему-то слова его не доходили до сердца. Красивые слова оратора… Слишком, пожалуй, красивые…
На шоссе показались автобусы, из них с шумом высыпали юноши и девушки. Они гуляли поблизости и со свойственным молодости эгоизмом и легкомыслием ничего не замечали и не хотели замечать. Мне стало неловко… Неужели так много времени прошло с тех пор? Слова выступавшего доносились как будто издалека. Такие слова часто встречаются в газетах и докладах. Мы слушали и рассеянно смотрели сквозь поникшие ветви ив. Какая-то женщина, стоя у низкой железной ограды, вертела в руках увядший стебелек мяты…
КОГДА УГАСЛИ ОБА СОЛНЦА
Как мне не помнить своего отца! Я был тогда уже не маленький. Помню из того времени много такого, чего никому бы не пожелал: плач совы, свист пуль и запекшуюся кровь.
Помнишь его глаза? Огромные, черные, строгие, под нависшими густыми бровями. Несмотря на кажущуюся суровость, в них таилась огромная доброта, и они излучали ее, как два маленьких солнца. Даже когда он сердился, они все равно не переставали быть добрыми. А уж если переставали — такое иногда бывало, — он становился неузнаваемым, суровым, неукротимым — горы своротит.
Когда начали строить наш дом, я еще был совсем маленький. Собрались дядья и друзья, чтобы помочь заложить фундамент. Вместе с ними пришла и мама. Ты же знаешь ее — худощавая, невысокого роста, но очень выносливая. Мужчины пришли с кирками, лопатами, а она с мотыгой. Борька тогда еще младенцем был. Батя подвешивал люльку к дикой сливе, и его укладывали в нее спать. Только когда он очень плакал, мама брала его на руки, большой шалью привязывала к себе на спину и снова принималась копать, а Борька покачивался у нее за спиной.