– Осторожнее, – сказала она, когда миска покачнулась у его губ, и посмотрела на морщинистое лицо отца. Серо-чёрная униформа висела на исхудавшем теле. Волосы спадали длинными тёмно-серыми прядями. В свете химического пламени кожа напоминала липкий мрамор. Ему вовсе не следовало покидать квартал. Ему вовсе не следовало получать униформу, не говоря уже об оружии. Но рекрутёры собрали население квартала, пересчитали и пропустили через стометровые полевые лагеря. Если вы могли ходить – они забирали вас, а отец мог ходить. Едва.
– Нам повезёт, если они не сравняют район, чтобы построить какую-нибудь новую погрузочную башню, – произнёс он, потягивая суп. – Но они не станут держать нас здесь долго – это слишком дорого. Вот увидишь, к концу года всё закончится.
Сеплин поджала губы и нахмурилась ещё сильнее.
– Они раздали боеприпасы… – тихо сказала она, думая о сорока патронах для автогана в карманах и подсумках. Они объявили через вокс-ретрансляторы о проверках и о том, что любой, у кого не окажется боеприпасов, будет расстрелян. И без всяких проверок среди призывников уже произошло несколько перестрелок. И всё же Сеплин лишний раз проверила, что она и отец держали снаряжение и оружие близко. Она умела стрелять только благодаря тому, что он однажды показал ей. Это случилось, когда сестра вернулась домой после охраны каравана. Вот почему Сеплин даже не пыталась уклониться от мобилизации. В отличие от большинства ополченцев она, по крайней мере, умела стрелять.
Отец облизал губы и сделал новый глоток супа.
– Вот увидишь, к концу года всё закончится… – пробормотал он. Вдали кто-то засмеялся. Он повернул голову и посмотрел в ту сторону.
– Осторожнее, – сказала она, и удержала миску супа, дрогнувшую в его руке.
Три часа до полуночи
Архам ждал во мраке оазиса Квоканг. Он облокотился на балюстраду. Внизу раскинулся большой пруд. Поверхность слегка рябила под лучами серебристого лунного света, который падал сквозь отверстие в большом куполе. Над ним из турбинных шлюзов стекали тонкие ручейки воды. Всего несколько недель назад он не смог бы увидеть пруд из-за брызг огромного водопада. Грохот падающей воды заполнил бы уши. Теперь же плеск утекавшей воды сменился просто журчанием.
– Знаешь, что это значит? – спросила Андромеда-17. Генетическая ведьма Луны сидела рядом на балюстраде, свесив ноги над водой. Он посмотрел на неё. Она пожала плечами, и её хромированные косички покачнулись. – Я имею в виду, зачем он позвал тебя именно сейчас?
– Не могу сказать точно, – ответил он.
– Но ты знаешь. Некоторые вещи не обязательно слышать. Ты можешь чувствовать их. Сегодня вечером нет человека отсюда и до заката, который не знает. Во всех укромных уголках люди чувствуют, как сгущается тишина. В этом все люди похожи – в глубине души мы остались животными, которые сжимаются от страха, услышав в лесу волчий вой… – Она посмотрела на лучи лунного света, и он заметил в её глазах взгляд, который никогда не видел прежде. – Ты и сам знаешь, что мы привыкли так делать, когда являлись балансирующей на грани выживания расой – мы продолжали тихо идти и надеяться, что едва услышанное нами рычание было всего лишь ветром в деревьях, а тени под луной – всего лишь тенями… Мы несём эту память, все мы. Наша кровь помнит…
Он промолчал, и звук тихо журчащей воды заполнил тишину. Наконец она посмотрела на него. Затем холодно рассмеялась и снова пожала плечами:
– Не самая утешительная мысль, признаю.
Он покачал головой, но не ответил. Она нахмурилась и внимательно посмотрела на него:
– Ты думаешь…
– Мы не готовы, – тихо прорычал он.
– Вы никогда и не будете готовы, – сказала она. – Ни один из вас, ни Дорн, ни ты, ни все орудия Терры. Вы никогда не будете готовы.
– Если бы у нас было больше времени…
– Для подготовки к этому время не требуется. – Она взяла маленький камушек и бросила через край. Затем наклонилась вперёд, чтобы посмотреть на всплеск. – Дело в душе, и именно поэтому вы не готовы.
Он почувствовал напряжение. Андромеда рассмеялась над его беспокойством.
– Селенары, мои сородичи, верят, что душа находится не вне нас, а в нашей крови, в памяти наших генов. Они сказали бы, что человечество просто не может быть готовым к этому. То, что происходит и что должно произойти, оставит шрам в крови. Оно изменит душу человечества и всех его потомков. Через десять тысяч лет оно станет памятью, которая поёт в душе каждого. Если это время повторится, то мы будем готовы снова встретить его.