– Тогда почему бы вам не убить эту тьму? – прямо спросил Бес. – Не лучше ли так для всех?
На миг у меня перехватило дыхание. Не от внезапного озарения или исключительной гениальности кузнеца, нет. Мне хотелось рассмеяться в голос, но я боялся смутить Бесльо или, вовсе, оскорбить.
– Тогда умру и я, – старательно пряча улыбку, процедил я, отчего мой голос прозвучал надрывно.
– Вы разве не этого хотите?
Смех вырвался наружу, вызывая ещё большее недоумение у Бесльо. Плюхнувшись на зад, я схватился за живот и задёргал ногами в воздухе. Понять Беса можно было, да и его вопросы вполне себе могли помочь мне подготовиться к более основательному разговору с Исмо, однако именно сейчас сдержаться почему-то не получилось.
– О, именно этим и занимается благостное Очищение! – отсмеявшись, весело протараторил я. – Как только они найдут способ – всё закончится.
Кончится, кончится, кончится – эхом зашелестели волны.
– Сколько вам лет? – борясь со смущением, выпалил Бесльо.
– Не имеет значения, – дёрнул я плечом от обидного напоминания бренности и бессмысленности бытия.
– Вы… помните древность?
Невольно сглотнув, я выругался под нос. И что им всем неймётся?
– А что помнишь ты? Ты помнишь свои первые шаги? – перешёл в наступление я. – Какая была погода за окном, когда ты сделал свой первый гвоздь? А первую подкову? А кинжал или меч?
Кузнец стушевался, но заинтересованный блеск из глаз, впрочем, так никуда не делся.
– Ты помнишь больше эмоциональный отклик события, чем визуальную составляющую. Однако со временем затирается всё, – подхватив горсть песка, я стал пересыпать её из руки в руку. – Остаются лишь неясные полутона, переходящие в бесконечную серость. И со временем того, что вызывает в тебе отклик, способный зацепиться надолго, становится всё меньше и меньше.
– Но что-то же вы помните лучше?
Я прикрыл глаза. В памяти всплыл образ женщины, которую любил и – потерял. Бесконечные схватки, сменяющие одна другую. Вязь многочисленных заклинаний. Вереница просьб и требований, приказов и мольбы. Привкус крови, не изменившийся за многие столетия. Жизнь ощущалась бесконечным бегом, попыткой успеть везде. Но самое-самое почему-то всегда оставалось где-то в стороне.
А ведь не раз уже замечал в себе любовь к откладыванию особо важных дел на потом. Тьма в сердце, женитьба на возлюбленной, визит к Лэс. Да и, чего уж там, собственную смерть я уже который раз успешно откладывал, не желая в том признаваться. Захотел бы – давно уже придумал, как…
– Боль, – честно ответил я. – Сильнее всего – боль.
– Вы не хотите её прекращать? Я бы мог…
И всё-таки он – сын Лэссгьи. Есть в нём её прозорливость, стремление перекопать чужую душу и отыскать там самое сокровенное. Любому человеку далеко до этого бескорыстного понимания, необходимости помочь нуждающемуся, в чём-то полного наивности, и вместе с тем – всесильности. Быть может, потому сородичи Беса стали лёгкой мишенью для древних людей? Их дар забирать чужие эмоции стал проклятием, и мне не хотелось, чтобы Бесльо брал на себя столь тяжкую ношу, что я носил в остатках души.
– Зачем тогда Очищение и Единство? У них есть цель – остановить тьму. Так пусть… – усмехнулся я и чуть погодя продолжил: – Людям нравится думать, что они самые сильные и страшные на всём белом свете. Иначе потеряется всякий смысл существования для них. Не лишай их этой иллюзии, Бесльо.
– Будьте осмотрительны, атай, – склонил голову кузнец.
И что теперь прикажете делать с поселившимся в груди чувством, будто бы делаю что-то неправильное, гадкое и противоестественное?
– Мне нужна лодка, – меняя тему, сказал я.
Бесльо понятливо кивнул, встал и отправился готовить небольшой корабль, способный ходить исключительно вдоль берега. Но большее и не требовалось – лишь бы застать рассвет в море.
Я поднялся и сделал несколько шагов. Солёная вода приятно ласкала находившиеся за долгое время ноги, больно покусывая трещины в пятках и многочисленные мозоли – вроде бессмертный, а поди ж ты, выходит, никак не спастись от противных последствий путешествия пешком!.. Луна выглянула из-за тучи, на секунду озаряя своим ликом бесконечность волн, и тут же скрылась.
Оставшись один на один с тёмными волнами, я зашёл в них по пояс, кончиками пальцев едва касаясь воды. Глаза сами собой закрывались – море норовило утянуть в пучину, захлестнуть с головой, подарить всё-то, от чего так давно я добровольно отказался.
– Первый рода своего боле не намеревается видеть чудесные сны, – шёпотом напомнил себе клятву, падая на спину, в чернильную бездну.