– Заткнись! – зажмурившись, выпалил я.
Чего он добивается? Что ему нужно?! Сглатывая горькую слюну, пытался заставить руки не дрожать, и всё же они предательски выдавали бушующий внутри меня страх. Да, я боялся – неизвестности, непонятного отношения Амаранта, всего происходящего. И ещё страшнее было получить ответы, узнать причины и всю подоплёку. Настолько страшно, что проще казалось убить, чтобы никогда не…
– Ты убьёшь меня, Исмо, – твёрдо произнёс Амарант. – Но – не здесь.
Я почувствовал, что начинаю задыхаться, но не из-за оставшейся в лёгких воды. Смирение книгочея бесило, выводило из себя – и вновь захотелось ударить, превратить эту застывшую маску безразличия в кровавое месиво.
Не здесь…
Наверное, я ревел в голос – или то были брызги моря?.. Клинок податливо опустился в чёрный песок – и почему раньше не заметил эту странность? – совсем рядом с шеей Амаранта. Волны захлёстывали его, слизывая кровь из сломанного носа и разбитой губы, целуя наливающиеся синяки – один на скуле, другой – под глазом, но Амарант не морщился. Словно он давал мне возможность выместить весь гнев, исполнял сиюминутное желание сломать что-то – или кого-то? – понимая насколько это необходимо.
Почувствовав жгучий стыд, вскочил и отпрянул в сторону, но на ногах не удержался и упал в чёрный песок в стороне от танцующих волн. И заставил себя оглядеться. Невдалеке от берега, где море едва колыхалось, ровным строем чернели клыками обсидиановые обелиски – точно такие же украшали хотя бы один угол в храмах Единства. По поверьям они отгоняли зло и служили защитой от тьмы, вбирая её в себя, и потому камень был темнее безлунной ночи. Наша лодка неведомым образом напоролась на один из этих шипов – переломанной в нескольких местах мачтой вниз. Рваный парус и такелаж мотало сильным, предгрозовым ветром.
– Мы похожи, – хрипло рассмеялся доползший до меня Амарант и рухнул подле.
– Заткнись.
С трудом получилось успокоиться, и я решил немедленно сбежать, оставить книгочея в одиночестве. В глубине души таилась надежда найти людей и выбраться… куда бы ни попал, что бы ни происходило – я, во что бы то ни стало, не хотел идти на поводу у этого сумасшествия. Больше – не хотел. Тьма побери, да даже если не получится выбраться из этого неведомого места!.. Не хотелось думать, что делать дальше, а потому я шёл – не разбирая дороги, держась берега, так и не сумев оторвать взгляд от бесконечной вереницы клыков-обелисков. Браслет с осколком изумруда отяжелял карман – я поспешил избавиться от него, закинув так далеко в море, насколько хватало сил. Усталость совсем не чувствовалась, тело стало невесомым и лёгким, но от этих ощущений вдоль позвоночника пробегали колкие мурашки – я не был в себе, я управлял собой как-то отстранённо. И в мыслях поселился морской бриз – мягкий и обволакивающий.
Не знаю, сколько это продолжалось – солнца в небе не было, лишь сквозь серую пелену однообразных облаков ровно светило что-то. Но – долго, потому что наткнулся на следы. Поначалу обрадовался, рассчитывая встретить кого-то ещё, а после понял – следы были моими собственными. Я сделал круг. Я попал на остров. Окольцованный чёрными обелисками и чёрным песком… остров.
Амаранта нигде не было. Лодки – тоже. Только мои следы, ровный шум волн, отдалённые крики невидимых чаек и – за полосой песка и сухой безжизненной травы – заросли кустарника и тёмный лес. Над ним высилась тёмная громада одинокой горы.
– Может, всё-таки выслушаешь меня?
Он появился неожиданно, словно из морской пены. Я заставил себя вглядеться в его лицо – впервые за всё время, что книгочей находился рядом. Худое, ничем не примечательное лицо, с большими испуганными глазами, длинным прямым носом и высоким лбом – так, наверное, выглядело большинство бродячих сказителей. И было в Амаранте что-то птичье, но – некрасивое, напоминающее неказистость птенца-слётка.
– Я боялся, что ты захочешь убить себя, – виновато улыбнулся он, откидывая мокрые пряди с чистого лица, без единого следа недавнего побоища.
– Много чести, – пробормотал я, вызывая его робкую улыбку.
Странным было видеть поселившийся в нём страх и привязанность, бывшие, судя по всему, отголосками годами взращиваемого безумия.
– Ты и есть Сизокрылый?
Ответом мне стал громкий жизнерадостный смех. Амаранта прорвало, сложило пополам и начало болтать бурей неконтролируемых эмоций. Почему-то отлегло от сердца при виде настоящего Амаранта – не той бездушной куклы, что встретила меня на этом острове, а вот такого, купающегося в тщательно откормленном сумасшествии, боящегося причинить боль или оступиться, сделать неверный шаг. Я понимал, что рано или поздно нечто подобное случилось бы и со мной – Очищение не приносило того удовлетворения, которого ожидал. Но я бы тянул эту лямку до последнего, не в силах отказаться от того, что однажды взвалил на себя. Возможно, масштаб моего личного бедствия был бы в разы меньше. Нет, совершенно точно был бы.