Раньше Исмо плохо держал себя в руках, был вспыльчивым, драчливым и неуёмным юношей, но после посвящения тёмные мысли обходили его стороной. Раньше была лишь жажда силы, богатств – и потому он пошёл в Очищение. Раньше не было стремления вникать в церковные учения, но ныне в сердце поселилась трепетная вера, которую молодой Клинок лелеял и взращивал с особым усердием. Раньше кроме тренировок ничего не завлекало его. Раньше.
Подумать только, прошёл всего год, а сколько всего изменилось. Впервые взяв амулет магов, Исмо почувствовал в своих руках средоточие силы, однако в последнее время юноша опасался лишний раз применять артефакты древних, не желая уподобляться столь ненавистным для Очищения колдунам. Лишь в самом крайнем случае, лишь если не останется другого выхода, кроме как…
Стоявшая напротив хранительница заметила, как смотрел на неё Клинок, и задорно подмигнула. Исмо без труда вспомнил имя девушки. Как любой служитель, связанный со следованиями, он имел прекрасную память на имена и лица. Всего в проповеди было задействовано одиннадцать Клинков, пять священнослужителей и два Щита, и всех их для безопасности требовалось знать не только поимённо, но и в лицо. А ещё лучше – отличать по голосу, учитывая глубокие капюшоны большинства присутствующих.
Старуху в другом конце вытянутого овалом зала знали все в Церкви, её звали Лиара. А значит, имя молодой хранительницы – Атая. С одной стороны, Исмо обязан был сразу же после службы отправиться к верховному священнослужителю и доложить о вольностях, которые допускала девушка во время проповеди, ведь всем женщинам в Очищении запрещалось иметь какие-либо связи с мужчинами, тем более – Клинками. С другой же – Атая могла и не иметь ничего дурного, напротив, остерегая юношу, не позволяя ему оступиться. И сделать это она могла из-за того, что неверно расценила разглядывания.
Голову, как на зло, сдавил раскалённый обруч. Исмо закусил внутреннюю сторону щеки, оставаясь внешне невозмутимым – он не мог позволить себе ударить в грязь лицом. По ощущениям, прошла уже целая вечность, а проповеднику на возвышении у алтаря всё никак не подносили чашу, что должно было ознаменовать окончание службы.
Но чаша всё также оставалась в руках Атаи.
***
Волны приятно холодили босые ступни находившихся ног. От соли щипало потрескавшуюся кожу и мозоли, но боль была приятной и тягучей, да и только так у Амаранта получалось лучше всего запоминать греющие остатки души моменты.
Из трактира, как и ожидалось, с пустыми руками книгочей не ушёл. Обижать трактирщика, расщедрившегося на припасённое опальское вино, молодому человеку не хотелось, и пришлось остаться до самого утра. И даже на пересохшее горло нельзя было пожаловаться – о рассказчике трепетно заботились, подливали выпивку в кружку, давали передохнуть и наскоро перекусить в промежутке между историями, выделили самую мягкую кровать с заговором против клопов, а на завтрак приготовили ломящийся от всевозможной снеди стол. Пожалуй, чувство голода было последним человеческим в Амаранте, и хотя при желании он мог избавиться от него, как от необходимости спать, а всё же отрываться от реальности как-то совсем не хотелось. Иначе, зачем ещё жить?
Ах, да! С досадой хлопнув себя ладонью по бедру и борясь с желанием рухнуть с головой в ласково шепчущие волны, Амарант медленно побрёл вдоль берега, держа курс на тёмную громаду утёса невдалеке – только идя со стороны моря можно было увидеть тропку, ведущую наверх, к небольшой пещере. А на сам утёс, по рассказам живущих неподалёку людей, слетались ведьмы на свои безумные шабаши. И оттого мелькали среди густо ельника огни костров, слышалась далёкая музыка и громкий безумный смех… Конечно же, как водилось во всех страшилках подобного рода, отправившиеся отыскать ведьм люди не возвращались.
Книгочей не знал, правда ли на утёсе властвовали ведьмы или подобные слухи распускала хозяйка пещеры, дабы к ней не совались любопытные носы. Однако ведьмой она совершенно точно не была. Амарант не переставал надеяться, что прекрасная Лэссгья за долгие годы не изменила своим принципам и всё ещё жила здесь, иначе поиски способного кузнеца могли затянуться. А время и так поджимало.