– Вы любили мою мать?
Икнув, книгочей легко рассмеялся и помахал в воздухе рукой. Рой испуганно затих, ожидая дальнейшего развития событий. И почему песок не разверзся под ногами и не утянул в себя? И не скрывается ли за этим смехом боль? Впрочем, почти сразу Амарант стал серьёзным.
– Мне противопоказано любить, – и уже тише пробормотал: – Мать, значит?
А ведь представить Лэссгью в роли любящей матери у Амаранта никак не получалось. Да и о каких детях говорить при её-то любви к кузнечному горну, раскалённой добела стали, искрам от точильного камня?
– Любили? – не отступался мужчина.
– Скажи ещё, – не сумев сдержать смешок, хмыкнул Амарант, – что ты мой сын.
– Не-э-эт, вы мне тогда рога обломаете, уважаемый… – незнакомец оглядел наряд гостя и ухмыльнулся, – уважаемый книгочей.
Как ни посмотри – действительно, сын. Что внешне, что манерами, что – больно даже подумать – мелкими жестами, естественными и родными.
– А она – любила? – не смог не спросить Амарант.
– Моё имя Бесльо, – согнувшись в полупоклоне, представился мужчина, пропуская горький вопрос мимо ушей. – Матушка обучила меня всему, что необходимо знать. Надеюсь, вы доверите этот важный заказ мне?
– Выходит, – книгочей решил подыграть ему и не продолжать расспросы о «любви», – я доверяю это дело уже третьему поколению вашей семьи.
***
– Что для тебя Единство? – повернув голову в сторону и не глядя на Клинок, спросила девушка.
Церковный сад разрешалось посещать и ночью – какого-то строгого режима у служителей Единства не было, за исключением обязательных молитв, служб и, конечно же, беспрекословного исполнения обязанностей и приказов верховного жреца. Поэтому Исмо и решил идти в это место, где присутствие рядом Клинка и Щита не вызовет вопросов. Беседка, что выбрал юноша, просматривалась практически со всех сторон, и в саду было достаточно людей, чтобы подтвердить – никакой греховной связью тут и не пахло.
Исмо провёл кончиками пальцев по мраморной колонне, плавно переходя на деревянную спинку скамейки – ему нравилось ощущать кожей разницу материалов. Странный вопрос не застал его врасплох, скорее заставил впервые после посвящения по-настоящему задуматься, что держало его здесь. Пожалуй, придумать что-то внятное так быстро он при всём желании не смог бы. Первоначальная цель затерялась где-то по пути, и сейчас юноша продолжал движение больше по инерции, чем в действительности отдавал себе отчёт в том, куда и зачем он идёт. Служба ради службы? Глупо и лишено всякого смысла. Власть? Та уже не прельщала и невероятно тяготила. Сила и влияние? Куда выгоднее было бы бросить всю эту затею с Очищением и податься в наёмники – с полученными навыками и знаниями Исмо взяли бы в помощники к какому-нибудь военачальнику. Защита мира? Возможно, близко. Но – не то.
– Старые боги стали едины в своём стремлении оградить мир от зла и заключили бесконечную тьму. Это – Единство.
– Я сама знаю, что там в Писании, – неприятно улыбнулась Атая. – Что для тебя Единство?
Приложив согнутый палец к губам, Клинок принялся разглядывать хранительницу, сидящую напряжённо, словно натянутая струна. Женщины в Единстве покрывали головы платками, а Щиты поверх них носили клобук или скуфью – в зависимости от статуса. Рыжие волосы Атаи было бы легко разглядеть среди остальных, и тогда Исмо с уверенностью смог бы сказать, часто ли он видел её. Либо девушка стала жить здесь не так давно, и тогда тем более подозрительны такие провокационные вопросы и поведение. Уж не проверка ли это?
– Ты же знаешь, что означают твои татуировки? – Исмо провёл ногтём по кругу на левой руке хранительницы. – Скрещённые мечи Старых богов и круг, как символ Единства и той тюрьмы, что была выстроена ими.
Девушка с натянутой улыбкой ждала, что же ещё скажет Клинок.
– Тогда, во время посвящения, я оказался на границе с Легше. Ты ведь это хотела узнать, да? Белый песок, палящее солнце… и последние капли воды во фляге. Но я выжил.
Исмо сглотнул. Слова отчего-то стали даваться всё тяжелее и тяжелее, язык неохотно проворачивался в пересохшем рту. Фразы получались рубленные – грубая попытка передать то, что он чувствовал тогда.