Он встал и, наступая кому-то на ноги, с трудом пробрался к двери.
— Морев, ты куда? — услышал вдогонку.
Торопясь, он даже оттолкнул кого-то.
— Ты чего? — удивился тот.
Морев подошел к барьеру, за которым устроился уже новый дежурный по заставе, младший сержант Петревич.
Сказал с едва сдерживаемым нетерпением:
— Соедини с почтовым отделением в Вахрушах!
— А зачем оно тебе? — полюбопытствовал Петревич.
— Надо! — отрезал Морев.
Больше вопросов дежурный не задавал. Быстро соединил с коммутатором погранотряда, попросил дать местное почтовое отделение.
— На! — протянул он трубку Мореву.
— Почтовое отделение слушает! — зазвенел по ту сторону девичий голосок.
— С вами говорят с Ивановской заставы, — взволнованно произнес Морев. — Скажите, заходил ли к вам наш шофер, чтобы отправить заказное письмо авиа?
— Подождите, сейчас спрошу!
Очевидно, она тоже заступила на дежурство недавно.
— С Ивановской никого не было!
— Честное слово?
— Хоть два! — весело ответила девушка.
— Нет, правда? — все еще не верил Морев.
— А зачем мне врать? За вранье нам не платят!
— Послушайте, у меня к вам большая просьба. Если появится шофер с Ивановской, фамилия его Бакуринский, зовут Костя, скажите ему, что звонил Морев и просил не отправлять письмо!
— Хорошо, передам!
— Пусть вернет письмо! Понятно?
— А чего тут понимать? Передам!
— Очень прошу!
— Ну хорошо, хорошо, — ответила девушка и дала отбой.
Морев же продолжал вертеть в руках трубку, словно разговор прервался на самом интересном месте.
— А что это за письмо? — не унимался Петревич.
— Да впопыхах не тот адрес написал, — ответил, покраснев, Морев и с огромным облегчением на душе пошел досматривать танцы…
Экран лихорадило. Пока Морева не было, совсем исчезло изображение. Помехи катили свои нескончаемые волны сперва по горизонтали, потом по вертикали и, наконец, по диагонали.
Встретили Морева шутливыми репликами:
— А куда Морев ходил?
— Известно куда — на крышу!
— А зачем?
— Метлой помехи разгонял.
— Сразу видно — схалтурил!
— Сами слазили бы, посмотрел бы я, — в тон приятелям ответил Морев.
— Наверно, дырку в крыше сделал: уж больно быстро напряжение падает!
— Дайте ему ведро!
— А зачем ведро-то?
— Пусть за напряжением сбегает! Тут недалеко… всего пять километров до подстанции.
— Сейчас побегу, — ответил Морев. — Вот только портянки перемотаю.
В этой пикировке участвовали все доморощенные остряки: и Игнатов, и Незаконченное Высшее, и уж, конечно, старший лейтенант — сам большой любитель дружеских подначек. Поэтому-то и тянулись к нему молодые ребята: ничто так ие сближает в свободное время, как добрая шутка…
И вдруг изображение появилось снова, только уже не фигурное катание, а какой-то толстый и сонный дядя, равнодушно вещавший об успехах здравоохранения.
Сразу же застучали стулья, один за другим потянулись к выходу солдаты.
И в этот момент старший лейтенант увидел Андрюшку, который тихо сидел на коленях у Глазкова.
— А ты как здесь? — удивился он.
— Кино смотрел, — опасливо ответил тот, сползая на пол.
— А ну, живо домой!
Андрюшка молчал и не двигался с места.
— Я тебе что сказал?
— Боюсь, — ответил мальчик.
— Темноты, что ли? Морев, не в службу, а в дружбу, проводи его!
Морев шагнул к Андрюшке:
— Пошли!
— Я не темноты боюсь, — чуть не плача сказал тот.
— А чего?
— Мамули… Она сказала, чтобы мы с тобой больше домой не возвращались. Сказала: можете и жить, и ночевать на заставе!
Кто-то не удержался, прыснул. И впервые старший лейтенант густо покраснел в присутствии подчиненных. Сказал Андрюшке:
— Пошли домой!
Взял упиравшегося сына за руку и потянул за собой.
Вскоре в Ленинской комнате остались двое: дядя, позевывавший на экране, да Морев, которому нужно было как-то скоротать время до возвращения Бакуринского.
Но высидел он всего минуты две-три. Ему показалось, что приехал Бакуринский. Но это разговаривал по телефону младший сержант Петревич, голос которого издалека походил на Костин. В Ленинскую комнату Морев уже не вернулся: сердечно-сосудистые заболевания его интересовали ничуть не больше, чем лов креветок в Желтом море. Он не находил себе места. Посидел в сушилке и, выкурив подряд несколько папирос, вдруг ни с того ни с сего попросил у Сухова электрическую бритву и сбрил пушок на верхней губе, потом чуть ли не четверть часа простоял в одной гимнастерке на крыльце, прислушиваясь к шуму далеких машин.