Но шофер почему-то молчит. Постояв на середине дороги, он принимается проверять скаты. Глухо раздаются удары кованого сапога о колеса.
Или он вообще собирается обойтись без предупреждения? А заодно поиграть на нервах у своих пассажиров?
Бросив короткий и колючий взгляд в сторону старшего сержанта, все еще занятого поисками пилотки, он круто поворачивается и решительно направляется к кабине.
— Товарищ капитан! — говорит Саша. — Я сойду!.. И это захвачу!
— Подождите. Я попробую его уговорить… Товарищ младший сержант!..
Но дверца захлопнулась, и тотчас же взревел не отключавшийся ни на минуту мотор. Машина трогается…
— Стой! Стой!
Саша хватает сержантский вещмешок и бросается к заднему борту.
— Товарищ младший лейтенант! Постойте! Машина разворачивается! — останавливает его чей-то возглас. И в самом деле Сашу, сидящего верхом на борту, начинает заносить в бок. Он не без усилий перебирается снова в кузов и смотрит на остальных: правильно ли он понимает происходящее? Конечно! Недаром лица у всех довольные, торжествующие!
— Сдрейфил! — подытоживает техник-лейтенант.
И хотя Саша понимает, что, возможно, так оно и есть, он недолго радуется поражению противника — ровно столько, сколько требуется машине времени на то, чтобы развернуться и проехать первые десятки метров…
К моменту, когда Сашины глаза снова начинают различать старшего сержанта, он уже думает о шофере, что тот, наверно, человек неплохой, только очень нервный и вспыльчивый. И оттого, что он так думает, у него заметно поднимается настроение. В эту минуту ему кажется, что опять сомкнулась разомкнувшаяся было цепь везений и уже дальше непременно все пойдет как по маслу.
Впрочем, он знает, что все это самообман. И что главное — другое…
А старший сержант уже бежит навстречу машине, размахивая палкой с надетой на нее пилоткой.
И все вокруг горячо обсуждают это событие.
В ЧАС, КОГДА ОСТЫВАЮТ ПЕЧИ
Нас было трое. Трое случайных попутчиков, добиравшихся до своих частей, которые наступали в одном направлении, по одним и тем же дорогам. Судьба свела нас на рассвете, и с тех пор мы не разлучались: вместе голосовали на обочине, вместе тряслись в кузове, вместе брели по рыхлому снегу, когда не было машин. Майор, черноусый крепыш цыганистого типа, оказался командиром танкового батальона, а капитан, с простого курносого лица которого открыто глядели на мир усмешливые плутоватые глаза, — начальником артснабжения полка. Оба долго находились на излечении в разных госпиталях. Только капитана выписали, а майор удрал сам — досрочно: стосковался по своим гаврикам.
Я же был лишь военфельдшером и лейтенантом, то есть ниже их и по званию, и по должности, не говоря уж о возрасте, — мне только-только исполнилось двадцать. В дороге со мной приключилась беда. Машина, на которой я отвозил раненых в госпиталь, на обратном пути врезалась в телеграфный столб. Делать нечего — пришлось оставить ее вместе с водителем в кювете, а самому возвращаться на попутках. Правда, шофер обещал быстро все отремонтировать и нагнать меня в дороге, но я в этом очень сомневался — радиатор смяло так, что даже я, ничего не смысливший в машинах, понял: полуторка свое отъездила.
Вскоре в дорожных хлопотах я и вовсе позабыл о ней. Однако, как мы ни старались, но в первый день так и не догнали свои части — они опередили нас по меньшей мере на сорок — пятьдесят километров. За это время мы почти подружились. Ели из одного котелка, делились скудными пайками. И этим выручили майора, у которого по понятной причине ничего из еды с собой не было. Зато, как зовут друг друга, так и не поинтересовались. Обращались больше по званию или по должности.
И вот поздно вечером, напрасно протомившись у деревенской околицы в ожидании очередной попутки, мы решили заночевать. Закинули за спины вещмешки и двинулись на поиски ночлега.
Деревушка, в которой мы застряли, только утром была освобождена от немцев. Повсюду виднелись следы короткой и ожесточенной схватки: опрокинутые и покореженные грузовики, раздавленные легковушки, подбитые бронетранспортеры.
Я задумался и споткнулся о что-то твердое и круглое, припорошенное свежим снежком. Если бы не капитан, успевший подхватить меня под руку, я бы растянулся на обочине.
— Что это? — чертыхнувшись, спросил я.
— Дохлый фриц, — равнодушно сказал майор.
И тут я увидел две голые ступни, торчавшие из-под снега. Вернее, одну голую, другую в рваном носке. Сапоги, по-видимому, снял кто-то из местных жителей, не без основания полагая, что мертвому они уже без надобности.