Третья и четвертая мины разорвались неподалеку от ныряльщиков. К счастью, осколки никого не задели: все четыре головы одна за другой замелькали на поверхности.
Несмотря на обстрел, солдаты и Панько продолжали нырять, но все безрезультатно.
Оставаться дольше было бессмысленно. И все-таки лейтенант никак не мог решиться отдать приказание о прекращении поисков. Его, как и нас, мучило сомнение: а что, если летчик где-то рядом и его можно еще спасти? Но и рисковать своими людьми он тоже не хотел.
В этот момент за нашей кормой разорвалась пятая мина. То ли взрывной волной, то ли осколком выбило кое-где шпаклевку, и лодку начало медленно заливать. Кто чем — касками, банками, саперными лопатками — стали вычерпывать воду.
— Назад! — крикнул спасателям лейтенант.
Трое из них поплыли к лодкам.
Всплывший последним Панько отчаянно закричал:
— На пидмогу!
Рядом с ним безжизненно шевелилось тело пилота.
Связисты тотчас же повернули обратно.
— Ребятки, подойдемте ближе! — обратился к гребцам лейтенант.
Несколько сильных взмахов веслами, и лодку вплотную подогнали к Панько.
Ухватившись за мокрую и скользкую куртку, мы попробовали втащить летчика в лодку.
Где-то впереди всплеснул воду очередной близкий разрыв. Мы пригнулись. Один из связистов, сидевший на веслах, удивленно посмотрел себе на запястье — оно мгновенно окрасилось кровью. Вот и первый раненый!
И тут летчик стал выскальзывать у нас из рук. Я с ужасом увидел, что Панько, поддерживавший его из воды, вдруг как-то странно запрокинулся и быстро пошел ко дну.
Я смотрел в лица подплывших связистов и молча показывал рукой на то место, где только что был санитар, — неожиданно я потерял дар речи…
Летчика и Панько втащили в лодку одного за другим. Панько был мертв. Осколок угодил ему чуть ниже сердца. Летчика же откачали. У него оказались перебиты обе ноги. Как он еще только держался на воде?
Я глядел на белое лицо Панько и уже не узнавал его. Какое-то чужое, незнакомое. Вот так и унес он с собой тайну своего испытующего ласкового взгляда…
Похоронили мы Панько в окопчике неподалеку от обрыва. На это ушло минут десять, не больше. Летчика в той же лодке отправили на левый берег. Потом связисты пошли своей дорогой — вправо, а я своей — влево. Один…
Первым из санитаров мне встретился Зубок. Он приколачивал указатель с надписью «Санпост». Вот молодцы! Так точно и верно назвали. Не медпункт, не санчасть, а именно санпост.
— Зубок! — позвал я.
Сказано было под руку, и он саданул себя камнем по пальцу и взвыл от боли. Затем простонал:
— Це вы, товарищ лейтенант?
— Сильно ударили?
— Гитлеру бы так промиж очей!
— А вы подуйте, помогает, — посоветовал я и смутился — так говорила мне мама.
Зубок с недоверием посмотрел на меня и… подул.
— Та и справди полэгшало, — удивленно сообщил он.
По пути к землянке мы разговорились. Зубок оказался человеком словоохотливым и бесхитростным. Через несколько минут я был в курсе всех новостей. О судьбе Чепаля до сих пор неизвестно. Прямо как в воду канул. Но большинство считает, что его где-то убило и засыпало землей. Сегодня утром отличился младший Ляшенко — Савва. Упал, зацепившись ногой за колючую проволоку, и чуть ли не до кости распорол себе руку. У старшего Ляшенко — Теофана — тоже беда: на заднице вскочил чирей, ни встать, ни сесть. Но больше всех не повезло Коваленкову. Второй день понос — едва успевает добежать до кустов…
— А зараз и я соби по пальцю тюкнув! — закончил свой рассказ об общих несчастьях Зубок.
— Хоть сам-то Сперанский здоров? — спросил я.
— Та здоровый, — успокоил меня санитар. — Ось вин иде!
К дороге по склону спускался в своей длинной, прожженной до дыр шинели Сперанский. Его мрачное лицо выражало крайнюю сосредоточенность.
Я помахал рукой. Он увидел меня и сдержанно улыбнулся: ни радости, ни удивления, всего лишь сухая регистрация факта моего появления. Возможно, это и хорошо — обходится без меня.
Подошел, доложил:
— Товарищ лейтенант, первое отделение отдыхает после дежурства. По списку числится шесть, налицо пять. Санитар Чепаль не вернулся с задания. Проведенные поиски оказались безрезультатны.
Ну, об этом мне уже известно.
— Скольким раненым вы оказали помощь? — спросил я.
Сперанский замешкался с ответом.
— Что случилось?
— В первую ночь помогли восьмерым.
— А вчера? А сегодня?
— Нам сказали, что раненых перевяжут и без нас, что наше дело только таскать их на носилках.