Как и всегда перед очередным снятием, он стал чрезвычайно демократичным и часто, приказав водителю Васе прокатить его за город, чтоб "проветрить мозги", делился с ним всякими предположениями.
— Интересно, с какой формулировкой меня сымут? — задумчиво спрашивал он, когда миновав набережную они выезжали на широкую грейдерную дорогу.
— Я думаю, поскольку вы — номенклатура, Алексей Федорович, формулировку, какую попало, не дадут.
— Кто его знает! Начнут копать, вспоминать ошибки.
— Это когда рядового работника снимают, вспоминают прошлые ошибки, а когда снимают руководящего работника, вспоминают прошлые заслуги, — философски замечал Вася.
— А что, если как несправившегося?
— Морально неприятно… Вам, конечно, будут предлагать "за развал", но вы не берите…
Вася переключил скорости, так как дорога шла в гору, и, повернувшись к Алексею Федоровичу, доверительно сказал:
— При данной ситуации лучше всего, Алексей Федорович, "бытовое разложение".
Голова поморщился.
— Самая чистая формулировка. Деловых качеств не порочит. Политически не зачеркивает… А что пошалил, так это любой начальник поймет. Тем более, вышестоящие органы понимают, что бытовое разложение с возрастом у мужчин проходит…
— Так нету его у меня, этого разложения! Понимаешь, нету!
Вася улыбнулся. Он знал, что начальник говорит правду, и от души сочувствовал ему.
— Дело, конечно, хозяйское. Но мой вам совет, Алексей Федорович, нажимайте на эту формулировку… С женой посоветуйтесь…
Поднимаясь по лестнице домой, Алексей Федорович вспоминал совет, данный водителем. А ведь он прав! Главное внимание обращают на политическое лицо человека, нет ли у него каких-нибудь там связей, не льет ли он воду на мельницу врага? А насчет морали пока не слыхать. Вот если бы вдруг объявили "Месячник моральной чистоты" или "Нравственную декаду", тогда другое дело. Тогда, конечно, с моральным разложением не суйся!
Войдя в квартиру, Алексей Федорович, не поздоровавшись с женой, молча сел на диван и закурил.
— Что с тобой, Лешенька? — обеспокоенно спросила Мария Ивановна, снимая передник и подходя к дивану.
Алексей Федорович только поглубже затянулся и ничего не ответил.
— Уж не заболел ли ты?
Не будем скрывать: нашему герою было трудно. И в работе, и в личной жизни он привык к прямолинейным лобовым решениям, впервые ему приходилось решать сложную и даже изысканную задачу, но по-видимому инстинкт самосохранения оттачивает даже неповоротливые умы.
— Садись, Маруся! Есть разговор.
Мария Ивановна присела на край дивана и с тревогой ждала, что скажет муж.
— Такое дело, Мария… Морально разложился я…
Мария Ивановна облегченно вздохнула. Значит, слава богу, ничего не случилось, а она уж подумала бог знает что.
— Ты что, не слышишь?.. Я говорю — разложился морально…
Мария Ивановна поднялась, снова стала подвязывать передник.
— Поспи, Лешенька, я посуду помою.
— Сошелся с другой женщиной, понятно?.. Изменил законной жене, — раздраженно сказал Алексей Федорович.
— Ох ты, господи! Что ж теперь будет? — всплеснула руками Мария Ивановна.
— Выгонят за бытовое разложение.
— Куда ж он пойдет-то?
— Кто — он?
— Этот… Про которого ты рассказываешь?
— Да я про себя рассказываю.
— Господь с тобой, Лешенька! — От страха Мария Ивановна снова присела и только смотрела на своего мужа, чуть приоткрыв рот.
— Как собираешься реагировать?
— Чего?
— Придется писать заявление, Маруся.
— Куда заявление?
— Ну, в партбюро, в профком… Можно и в Министерство коммунального хозяйства.
— Опомнись, Лешенька! Стыд какой!..
— А чего тут стесняться? — сказал Голова, совсем уже войдя в образ. — Раз нашкодил, надо писать. Чтоб другим неповадно было. Так, мол, и так… Стало мне известно, что мой муж, с которым я прожила двадцать лет…
— Двадцать лет! Вот безобразник-то!
— Бывает, Маруся. Бес попутал, — сказал Алексей Федорович, сам удивляясь тому, что он так легко врет.
— Как же это ты? — вдруг заревела Мария Ивановна. — Чем же это они тебя опутали, проклятые?!
— Очень просто… Ну, зашла в кабинет… Помутилось бы, вроде, у меня в глазах…
— А она?
— А она, значит, говорит… Я люблю вас, говорит, товарищ Голова…