— Пошли, дитя. — Матрона провела ее через тесную переднюю в глубь осветилища.
Осветилищем называли круглый зал с выстроенными вдоль стен койками, и больше всего оно напоминало солнечные часы. Обычно несколько коек занимали больные ученики, но сегодня, по случаю торжественного дня, все постели стояли пустыми. Для того чтобы хорошо осмотреть будущих слуг богов, требуется уединение.
Посреди комнаты находилась скамья в форме лежащего человека с раскинутыми в стороны руками и ногами. Дарт не доводилось ее видеть, но она слышала о ней. А также о четырех осветильниках, что ее окружают.
Над скамьей сияли большие, размером с кулак, шары канделябра. В стеклянных шарах хранились крохотные капли гумора одного из огненных богов. Под скамьей стояла хрустальная чаша, до краев наполненная водой; ее поверхность осенила слеза бога воды, и теперь она вертелась в постоянном водовороте. По каждую сторону скамьи были помещены еще два осветильника: маленькие стеклянные ящички, в одном из которых рос миниатюрный дуб с желудями не крупнее булавочной головки, а в другом невидимый ветер гонял по кругу небольшое грозовое облако. Чтобы судить о чистоте тех, кто готовится посвятить себя богам, требовалось присутствие всех четырех стихий.
Дарт обреченно замерла на пороге. Даже если ей удастся скрыть свой позор от людских глаз, осветильники обязательно разоблачат ее.
— Раздевайся, — со скучливым нетерпением приказала матрона Граннис. — Положи одежду на ту кровать и укладывайся на скамью.
Дрожащими пальцами девочка расстегивала пуговицы.
— Госпожа… — начала она. Она решила, что лучше будет признаться во всем, не откладывая.
— Тихо, сейчас не время для разговоров. Лекарь уже здесь.
Глава врачевателей при Конклаве возник в проеме боковой двери. Для церемонии он оделся в мантию из синего шелка с узором из дубовых листьев на воротнике. Лекарь был невысок для мужчины — почти одного роста с Дарт. Его глаза отливали глубокой синевой, а волосы до плеч соперничали чернотой с вороновым пером. Он прожил немногим больше тридцати лет, но его искусство славилось по всей Мириллии. Поговаривали, что его приглашают в кастильон к самому Чризму. А в школе находилось немало девочек, которые были готовы притвориться, что у них жар или желудочные колики, только чтобы побыть наедине со знаменитым лекарем.
Даже матрона Граннис при виде его заправила за ухо непослушную прядь.
Хотя Палтри выглядел очень занятым, он одарил Дарт усталой улыбкой.
— Рад тебя видеть, дитя. Тебе нечего бояться.
Несмотря на сжимающий сердце ужас, девочка послушно кивнула и стянула с себя верхнюю одежду. После краткого промедления она разделась догола и даже скинула с ног потрепанные комнатные туфли. У нее не имелось причин стесняться лекаря Палтри. Дважды в год он осматривал девочек, проверял их девственность, причем его теплые руки неизменно оставались ласковыми, а слова — легкими и дразнящими.
— А теперь ложись на скамью, дитя, — подтолкнула ее матрона.
Дарт замерла на месте, не в силах сделать и шагу.
— Госпожа…
Палтри приподнял ей подбородок.
— Мы закончим очень быстро.
Его прикосновение немного успокоило девочку, и она кое-как доковыляла до скамьи. Следуя ласковым указаниям, она легла на спину и раскинула руки и ноги, повторяя очертания ложа. Ее ладони почти касались осветильников земли и воздуха. Над головой ярко горели огненные шары, а снизу Дарт чувствовала невидимое вращение водоворота.
Вот и конец.
Палтри наклонился над ней, держа в руках четыре крохотные, длиной и шириной с большой палец, баночки.
— Эти мази замешаны на крови четырех богов. Будет немного щипаться, и, если бог тебя принимает, его осветильник загорится ярче. Тебе нужно пройти одобрение всех четырех. Поняла?
— Д-да. — Дарт крепко зажмурила веки. В ушах стояли вороньи крики.
Девочка почувствовала прикосновение пальца ко лбу четырежды: вверху, снизу, справа и слева. Оконечности креста. Если она пройдет испытание, точки соединятся синими линиями — знак чистоты и невинности.
Дарт затрясло: она-то знала, что ни за что не пройдет испытание.
Когда четвертая точка осенила ее лоб, Палтри наклонился к самому ее уху и произнес:
— А теперь, чтобы рассудить о чистоте твоего духа и…
Со звоном и треском стекло взорвалось. Дарт вскрикнула и сжалась в комок. Сверху посыпались осколки осветильников, а скамья под ней заходила ходуном от колыханий в чаше. Осколки резали спину, руки и ноги, как разозленные пчелы.
Матрона Граннис с криком отпрянула в сторону. Щен с горящими глазами носился кругами и подпрыгивал, он перепугался не меньше людей.