— Я знаю, — ответил иезуит спокойно. — Это плата за спешку. А теперь покажите нам ткани, чтобы мальчик мог выбрать.
Старик вздохнул. Еще раз бросил взгляд на луидоры. От такого предложения отказаться — было немыслимо.
— Сшить костюм я успею. Но как быть с отделкой? Каким бы хотел видеть свой наряд молодой господин?
Дени смутился, взглянул на иезуита. Тот понял, ответил за ребенка.
— Думаю, достаточно, чтобы одежда хорошо сидела. Позаботьтесь более всего о сорочке. Она должна быть шелковой и нарядной. В остальном — все на ваше усмотрение.
Старик направился в глубину комнаты. Принес один за другим несколько рулонов ткани. Бархат, парча, сукно.
Дени долго смотрел на разложенное перед ним богатство. Наконец, ткнул неловко в рулон густо-синего итальянского сукна. Вопросительно взглянул на иезуита.
— Прекрасный выбор, Дени, — одобрительно улыбнулся тот. — Нам предстоит длительное путешествие, — сказал он, обращаясь к портному. — А посему костюм должен быть не так роскошен, как удобен.
Портному, определенно, все больше нравилась эта пара. Старик ловко снял мерки. Так ловко и быстро, что ребенок и не успел, кажется, понять, как это произошло.
Сказал напоследок:
— Я все сделаю, господин аббат. Вы останетесь довольны.
Мужчина с мальчиком явились в гостиницу "Золотой петух", когда солнце уже садилось. К этому времени посетителей в зале прибавилось. Они ели, пили, спорили о чем-то. В углу вот-вот готовилась вспыхнуть драка.
— Что вам угодно, господин аббат, — окликнула хозяйка иезуита с ребенком, ступивших на лестницу, что вела на второй этаж. Иезуит обернулся, и женщина, узнав постояльца, замерла с вытаращенными глазами.
— Идите наверх, Дени, — скомандовал мужчина, подталкивая ребенка.
Следом за ними поднялась и хозяйка. Постучала нерешительно в двери, заглянула. Дождавшись приглашения войти, протиснулась осторожно в комнату.
— Так вот, монсеньор, для кого вы просили принести сюда кровать. А я-то думала, что вы придете со слугой. И распорядилась поставить сюда вот эту, — она выкатила из-под большой кровати другую — низкую, выдвижную, на колесиках. — А теперь сомневаюсь, подходит ли она для мальчика.
Она с любопытством разглядывала золотоволосого ребенка, держащегося, как настоящий вельможа. Тот стоял с видом неприступным, даже холодным, изо всех сил стараясь не выказать естественного для всякого человека в его положении интереса к окружающему его пространству.
— Думаю, вам не о чем беспокоиться, сударыня. Мне нравится эта кровать, — вдруг ответил Дени таким величественным тоном, что мужчина в изумлении покачал головой.
Он, кажется, ошибся, полагая, что отпрыск семьи Брассер сможет стать священником, как большинство младших детей дворян. Этот негодник, и в самом деле, горд, как принц крови.
— Не прикажет ли монсеньор принести в комнату теплой воды? — почтительно спросила хозяйка. — Может быть, мальчик захочет умыться?
— Хорошо, — махнул рукой мужчина, — несите сюда все, что нужно.
Через час Дени, вымытый, с чистыми, уложенными на прямой пробор, волосами, сидел за столом и с вожделением разглядывал выставленное угощение. Он очень хотел есть. Но, несмотря на разыгравшийся аппетит, продолжал держать вид горделиво-безразличный. Мориньер с интересом наблюдал за ребенком. Нет, из его первоначальной затеи, похоже, ничего не получится. Во всяком случае, сразу — не получится.
— Сколько вам лет, Дени? — Мориньер без особого удовольствия глотнул принесенного вина. Вино было так себе.
— Пять. Мне исполнилось пять в апреле, сударь.
Дени помолчал. Потом спросил тихо:
— Вы ведь не отошлете меня обратно, в приют? Я туда больше не хочу.
Мориньер задумался. Он намеревался, забрав Дени из приюта, сразу передать его на воспитание иезуитам, чтобы те дали мальчику образование сообразно его происхождению. Но сейчас он понимал, что, во-первых, ошибался относительно склонностей ребенка. Было очевидно, что в этом маленьком теле живет дух непокорный и гордый. А, во-вторых, Жосслен де Мориньер не желал совершать над мальчиком никакого насилия. Достаточно того, что ребенку пришлось пережить за последний год.
Поэтому он со вздохом сказал:
— Нет, Дени. У меня другие планы. Сначала мы поедем в Париж. Но вы должны учиться. Кем вы хотите стать?
— Военным, — уверенно ответил мальчик. — Я научусь драться и убью короля.
Мориньер откинулся на спинку стула, поставил на стол кружку с вином.
— Ну, да… — пробурчал. — Этого только нам и не хватало.
Помолчал. Потом спросил:
— Вот как? Что сделал вам король, Дени?
— Он убил моих родителей. И моего брата.
— Вам довелось лично видеть его величество? Он сделал это сам?
— Нет, — смутился мальчик. — Это сделали его солдаты. Но король приказал…
— Послушайте, Дени, — произнес Мориньер жестко. — Каждый человек несет личную ответственность за то, что он совершает в жизни. Никакой приказ, никакие обстоятельства не могут служить оправданием. Здесь, на земле — еще могут. Иногда. На небесах — нет. К тому же вы уверены, что его величество отдавал подобный приказ? Вы слышали это своими ушами?
— Нет, но… — Дени закусил губу. Казалось, он сейчас расплачется.
Мориньер сделал вид, что не замечает подступивших к глазам мальчика слез.
— А раз так, вам надлежит аккуратнее обращаться со словами. Подобного рода обвинения следует произносить с холодным сердцем и в полной уверенности в своей правоте. Иначе вы рискуете оказаться в двусмысленном положении. А человек вашего происхождения не может себе позволить такой роскоши.
Дени молчал, опустив голову.
Мориньер улыбнулся незаметно:
— Месть, Дени, — штука опасная. Она не облегчает душу. Она ее губит. Но давайте вернемся к этому разговору позже. А сейчас ешьте.
Он пододвинул ребенку миску с еще теплыми булочками, принесенными Жаннет.
Мориньер усмехнулся. Имя смазливой служанки он выяснил благодаря маленькому кавалеру.
Когда та принесла в комнату ароматную сдобу, малыш с такой уморительной серьезностью поблагодарил девушку и поинтересовался, как ее зовут, что девица пришла в восторг. Она засмеялась, представилась, соорудив наскоро что-то вроде реверанса, и едва удержалась от желания ущипнуть ангелочка за щеку. Отказалась от этой мысли, встретив насмешливый и одновременно предостерегающий взгляд мужчины. Опустила глаза, выскочила за дверь.
— Если вы наелись, Дени, ложитесь спать, — приказал он, заметив, что ребенок начал зевать и тереть глаза.
— Можно мне взять булочку с собой, сударь?
— Не стоит, — покачал головой, — в кровати должно спать.
Ребенок огорченно вздохнул, но все же спорить не стал, полез в постель.
Мориньер тоже с облегчением бросился в кровать и тут же провалился в сон.
Проснулся довольно скоро — от шлепанья босых ног по каменному полу. Не двинулся — наблюдал сквозь ресницы, как малыш, всхлипывая и дрожа, заполз осторожно на самый краешек его кровати, неловко поерзал, потом, осмелев, забрался под одеяло и ткнулся холодным носом ему в бок. Мориньер обнял ребенка, решив оставить выяснение причин посягательства на его постель на утро. Мгновенно уснул вновь.
За завтраком, наливая мальчику принесенного Жаннет свежего, теплого молока, спросил строго:
— Отчего, Дени, вы не спали в своей кровати?
— Сударь, мне приснилось… Мне приснилась матушка-настоятельница. Она… она… — малыш захлопал глазами, какое-то время молчал и вдруг залился слезами.
Мориньер помедлил, замерев с кувшином в руке. Потом поставил перед ребенком кружку с молоком. И вышел из комнаты.
Глава 18. Флобер
Клементине казалось, что в ее землях, наконец, наступило спокойствие. Несколько недель не было ничего слышно об Одижо. Не видно было и солдат. Поговаривали, что драгуны по-прежнему стоят в Молинаре, испытывают терпение его хозяев. Но большая часть солдат все же ушла в города. И теперь выжидала там.