— Я справлюсь, сударь! Я со всем справлюсь! Только не отдавайте меня никуда!
Мориньер подошел, присел рядом.
— Из мальчика не получится настоящего мужчины, если он всю жизнь станет проводить в тепле и довольстве. Вам придется в жизни преодолевать много трудностей. Но одно я могу обещать вам: вы никогда больше не будете одиноки.
Они прошли по анфиладе залов, сопровождаемые любопытными взглядами придворных — оба в черном: мужчина и маленький мальчик.
Мориньер старался идти не слишком быстро, приноравливался к шагам ребенка. Дени благодаря этому имел возможность выступать величественно и даже с некоторой заносчивостью. Она, впрочем, была исключительно внешней. Дени, выслушавший за несколько минут до этого последние наставления, старался за высокомерностью скрыть растерянность. Боялся забыть то, чему учили его в последние две недели.
Лучше всего помнил сказанное Мориньером перед самым выходом из кареты: "Следите за мной и не будьте многословны". Дени следил. Пытался держаться так же, как и его наставник.
Перебирал мысленно:
"Спина прямая, плечи расправлены, руки свободны. Походка должна быть уверенной, слегка пружинистой. И обязательно естественной".
Это, последнее, давалось Дени труднее всего. На занятиях он возмущался: "Как можно держать в голове столько правил и при этом выглядеть естественно?"
Услышав однажды его вопль, Мориньер засмеялся:
— Это главная трудность, мой дорогой! И главный закон. При дворе и на поле боя, на балу и в спальне, вы всегда будете ограничены правилами. Успех же придет к вам только тогда, когда вы научитесь при всем этом нагромождении порядков и законов быть свободным.
Дени очень старался не ударить лицом в грязь.
Думал о спине, руках, походке. Последняя требовала особого внимания. Не до конца зажившая нога при всяком неловком движении напоминала о себе. Дени старался не морщиться и не хромать.
Чувствовал на себе любопытные взгляды. Боялся оступиться.
У самого входа в святая святых замешкался на мгновение, охватил взглядом столпившихся у дверей. Заметил, что его наставник приветствовал кивком головы немолодую темноволосую женщину с горделивой осанкой. Сделал то же самое. Женщина рассмеялась.
Больше ничего понять и разглядеть не успел. Двери распахнулись, и они вошли в большую, светлую и очень холодную комнату.
Дени, остановившийся позади Мориньера, незаметно огляделся.
Окна в комнате были распахнуты настежь. Ветер шевелил портьеры и играл локонами дам, безмолвной группой стоявших справа от короля. Чуть поодаль расположились и кавалеры — несколько человек, показавшихся Дени на одно лицо. Все они стояли неподвижно, благоговейно наблюдали за тем, как его величество кормил своих спаниелей.
Брал медленно с подноса, который держал высокий, худой мальчик годами чуть старше Дени, печенье, подавал его собакам. Спаниели взвизгивали от нетерпения, кружили вокруг. Виляли хвостами с таким энтузиазмом, что, казалось, те сейчас отвалятся. Когда его величество опускал руку с печеньем, налетали, наскакивали на руку. Получив угощение, отпрыгивали в сторону, проглатывали его в мгновение ока и снова возвращались за подачкой.
Увидев вошедших, король молча взял из рук мальчика салфетку, вытер руки. Поднялся со стула.
Мориньер сделал пару шагов вперед, склонился в приветствии. Его примеру последовал и Дени. Выпрямляясь, едва не потерял равновесие.
— Так вот каков он — этот ваш маленький белокурый ангел, о котором только и говорят в последнее время во дворце!
Услышав мягкий королевский голос, Дени очень удивился. Поднял глаза. И удивился еще больше. Монарх улыбался.
Дени почему-то был уверен, что король — суров, даже угрюм. От изумления Дени забыл о приличиях. Улыбнулся в ответ. Потом, увидев, что его наставник поблагодарил его величество поклоном, покраснел, закусил губу, склонился еще раз.
Людовик коснулся плеча мальчика:
— Кто вы, юноша?
— Я — Дени, ваше величество. Сын графа де Брассер.
Король бросил короткий взгляд на Мориньера. Кивнул. Сделал знак придворным — убирайтесь!
Те вереницей потянулись к выходу.
Король сцепил руки в замок.
— Что случилось с вашими родителями, Дени, сын графа де Брассер? — спросил буднично.
— Они умерли, сир.
— Давно?
— Больше года, ваше величество.
Людовик перевел взгляд на Мориньера.
— Граф де Брассер бывал при дворе?
Если бы Мориньер не знал короля, он мог бы подумать, что этим вопросом Людовик предваряет сакраментальное: "Я его не помню".
Просители, услышавшие однажды из уст монарха холодное "не помню!", могли быть уверены, что получили окончательный, бесповоротный отказ.
Но Мориньер знал Людовика. Он понял, что король все очень даже хорошо помнит. И знает — даже то, чего мог бы и не знать.
Ответил спокойно:
— Конечно, ваше величество. Пока позволяло здоровье. Граф в последнее время тяжело болел. Подагра.
— Подагра? Неприятная болезнь. — Поманил Мориньера рукой. — Идите за мной, граф. А вы, Дени, покормите пока моих собак.
Король прошел через комнату к столу, на котором были разложены бумаги. Одной рукой пошевелил стопку, другую. Извлек, наконец, то, что искал. Положил перед Мориньером.
— Это — о нем?
Мориньер пробежал глазами лист. Нашел имя. Прочел пару абзацев, касающихся графа де Брассер и его семьи. Кивнул.
— Да, ваше величество. Это о нем.
— То, что написано в этом письме — ложь?
— Нет, сир. Но и не правда. Новый интендант заблуждается. Граф де Брассер преданно служил вашему величеству, когда был молод и полон сил. Он был верен вам и тогда, когда стал стар и немощен.
— Тогда как вы объясните это?
— Для вас, сир, не является секретом, что доблестные солдаты вашего величества — люди жесткие. Порой грубые. Воюя большую часть своей жизни, они иногда перестают различать границу между своими и чужими. Как мне рассказывали, между драгунами и графом де Брассер возникла ссора. Солдаты были… ммм… неучтивы с графиней де Брассер. Завязалась драка. В результате… — он развел руками.
Король слушал молча. Смотрел на стоявшего перед ним Мориньера. Дослушав до конца, спросил:
— Вы ведь были в Ажене осенью? В прошлом году?
— Да, сир.
— Совмещали государственное с личным?
— Нет, сир. Мальчика я забрал из приюта этим летом.
Король помолчал.
— Граф де Брассер был вашим другом?
— Нет, ваше величество. Но я его должник. И Дени — мой долг чести.
Пауза была долгой. Людовик взял письмо интенданта, прочел его еще раз, вернул бумагу на стол. Вздохнул.
— Как вам это удается, Жосс, служа вашему королю и Франции, то и дело вступать в приязненные отношения с людьми, чья верность так просто может быть поставлена под сомнение?
— Ваше величество сомневается в моей преданности?
— Нет. Будь так, вы бы, граф, передо мной сейчас не стояли.
Мориньер склонил голову.
— Так что — вы говорите, ваш воспитанник умен? Смел? На что он годен?
— Из него выйдет хороший воин, ваше величество. У него крепкая рука и хваткий ум.
— Может быть, мальчик предпочел бы карьеру придворного?
— Я не уверен, сир.
Людовик взглянул на Мориньера насмешливо.
— Не переносите ли вы, граф, вашу уверенность в бессмысленности придворной жизни и острую к ней нелюбовь на вашего подопечного? Быть может, мальчик рассудит иначе?
Мориньер развел руками.
Король усмехнулся:
— Ладно. Идем. Ваш долг чести уже скормил спаниелям все печенье. И, кажется, подружился с моим Миту.
Когда они подошли, Дени вытянулся, выпустил из рук спаниеля, так и норовившего облизать ему лицо.
— Вам нравятся собаки, Дени? — спросил король.
— Очень, ваше величество. В нашем замке было много собак.
Король обернулся к Мориньеру.