Березин увлекся занятиями с разведчиками и вычислителями. Потом он решил включить в игру огневые взводы.
- Передавать на батарею! - приказал лейтенант. -Огонь! - скомандовал он и взял бинокль.
Огневая не отвечала.
- Похоже, что линия цела, а трубку бросили, - неуверенно произнес Морщаков.
- Провода целы, - подтвердил запыхавшийся связист Раджабов, бегавший на линию искать повреждение. - У них, наверное, обед. - По смуглому лицу Хамры Раджабова стекали капли пота. Раскосые черные глаза удивленно смотрели на командира.
- Команды обедать не было, - нахмурился Березин. - Продолжайте занятия. - И, выйдя из окопа, пошел в сторону огневых позиций.
Он шел напрямик через поле. Минут через двадцать Сергей подошел к огневым позициям. Он еще издали увидел громадные стволы орудий, торчавшие из-под маскировочных сетей. Людей не было. Стояла удивительная тишина. «По-видимому, действительно обедают, хотя и не доложили», -додумал Сергей, подходя к крайнему орудию. За гаубицей стоял вооруженный боец. Увидев лейтенанта, он вытянулся, приветствуя его. Березин медленно обходил орудия. Маскировка была выполнена небрежно. Но надписи, сделанные мелом на щитах орудий, свидетельствовали о том, что здесь проходили занятия. У четвертого орудия его догнал Таиров.
- Слушаю тебя, - сказал он как ни в чем не бывало.
- Что это значит? - резко спросил Березин.
- Огневики устали, отдыхают! - ответил Таиров.
- Но ведь я, кажется, не давал команду отдыхать. Таиров невозмутимо пожал плечами:
- На огневых позициях старший я.
Березин едва сдержал себя.
- Сегодня учения всей батареи, а не одних только огневых взводов, - сказал он, стараясь не повышать голоса.
- Опять хочешь придираться? - сощурился Гаджи.
- Лейтенант Таиров, - вскипел Березин. -- Предупреждаю: если еще раз повторится подобное, будете строго наказаны за грубое нарушение дисциплины. Поняли?
- Понял! - зло ответил Таиров.
-Вот так он и понял, - с горечью говорил Сергей старшему политруку Иващенко в тот же день вечером, рассказывая о том, как прошли батарейные учения.
- Ну, не вешай носа, товарищ комбат, - улыбнулся ему Иващенко. - Я уверен, что все наладится. И Богданов того же мнения. Вы обязательно сработаетесь.
Богданов, хорошо разбиравшийся в людях, понимал, что стычки Таирова с Березиным порождены чувством личной обиды Таирова и что с течением времени, если, конечно, Березин будет вести себя умно и правильно, они прекратятся и обязательно уступят место взаимопониманию, товарищеской поддержке и дружбе.
Богданову, правда, было ясно и то, что работать сейчас Березину без двух командиров взводов было трудно, точно так же и Таирову было трудно одному командовать двумя огневыми взводами. И все же он не мог обещать командиру дивизиона Ерохину, который все время просил его о пополнении, дать в батарею Березина сразу двух командиров. «Пока дадим одного, на взвод управления. - сказал Богданов. - Ведь на весь полк прибыло только восемь...»
Встречу с прибывшими в полк лейтенантами - выпускниками артиллерийских училищ Богданов назначил на пятнадцать часов.
Как обычно, майор обстоятельно побеседовал с каждым из них. Он любил молодежь, и его всегда радовало прибывающее ежегодно пополнение выпускников. Вот и эти. подтянутые и молодцеватые, больше всего хотели произвести впечатление настоящих, знающих службу командиров.
А Богданов, глядя на юные лица лейтенантов, думал: "Совсем еще дети. Они, конечно, полагают, что, окончив училище, сразу сделались командирами. Но я-то знаю, что это не так. Здесь, в полку, только и начнется настоящая учеба. Кто-то из этих восьми, возможно, не выдержит, переживет минуты слабости или, еще хуже, разочарования. Последним особенно нужна будет помощь".
- Нам хотелось бы, -- вслух произнес Богданов, - чтобы каждый из вас нашел моральное удовлетворение в трудной и подчас далекой от романтики повседневлой работе с людьми. Ибо без этого невозможна служба... Коллектив полка поможет вам.
Майор всегда сам решал, кого и куда направить из вновь прибывших. Он хорошо знал своих командиров, и не случайно в батарею, где служили порывистый и горячий Березин, вспыльчивый, самолюбивый Таиров, был направлен особенно понравившийся Богданову подтянутый, уравновешенный и неторопливый в суждениях лейтенант Вячеслав Кирдяшкин. Домой Богданов пришел в хорошем настроении.
- Чему ты радуешься, Коленька? - спросила жена.
- Радуюсь? Разве заметно? Впрочем, ты права, Манечка. Пополнение получили, наконец: молодые лейтенанты. Сегодня я познакомился с ними и направил в подразделения. Ты не представляешь, каких хороших специалистов готовят наши училища. Посмотришь на них - сердце радуется. Золотой фонд. Беречь их надо.
- И воспитывать, - лукаво улыбнувшись, вставила жена.
- Обязательно. Ты не смейся, Манечка, воспитание - великое дело. Ты и сама это не хуже меня знаешь.
- А как с отпуском, Коля?
- Все своим чередом. Никто не возражает. Ох, и отдохнем же мы с тобой на славу!
- Тебе, Коля, полечиться нужно. Может быть, ты в санаторий поехал бы, а я с Борей к своим?
- Никаких «своих». Бореньку завезем по дороге к бабушке, а сами вместе махнем на юг. Я тебя недалеко от санатория устрою, если не будет парной путевки. Решено, и больше мы об этом не говорим. Да, мне советовали пойти на концерт филармонии. Особенно хороши, говорят, сольные номера. В субботу и мы послушаем. Филармония у нас концерт дает.
- Знаю. На кирхе, твой начальник клуба уже и объявление вывесил: «Концерт артистов Московской филармонии 21 июня в 18 часов».
- Уже вывесил? Молодец! - улыбнулся довольный Богданов.
Три дня, оставшиеся до субботы, промчались незаметно. Богданов много работал. С комиссаром полка и начальником штаба он еще раз проверил мобилизационный план. Отработка этого плана, еще недавно казавшаяся обычной служебной формальностью, сейчас заставляла о многом задуматься.
В субботу вечером Богданов с Марией Ивановной пришел к кирхе. До начала концерта оставалось еще минут двадцать, и все толпились на улице перед зданием. Когда стали рассаживаться по местам, Богданов огляделся. Зал был полон.
Но вот в зале погас свет, и на авансцену вышел ведущий. Концерт начался. И он не обманул надежд любителей музыки. Николая Васильевича концерт порадовал прежде всего исполнением увертюры к опере Глинки «Руслан и Людмила». Музыка увертюры, то огненно-пылкая и бравурная, то торжественная, а в финале тревожная, как бы омраченная гаммой тонов, напоминающих о злых чарах Черномора, захватила Богданова.
Любители эстрадной песни с удовольствием приняли и заставили исполнить на бис новую популярную песенку «Во Львове идет капитальный ремонт, шьют девушки новые платья....»
Концерт закончился поздно. Завтра, чур, рано не будить, - шутил Богданов, возвращаясь с женой домой.
А в пять утра полк был поднят по боевой тревоге. Богданов срочно выехал в штаб и больше уже не смог заехать домой даже на минуту, чтобы повидаться с семьей перед разлукой - кто знает, может быть, очень долгой. Его адъютант передал Марии Ивановне записку: "Манечка! Фашисты напали на Родину. Идем в бой. Не бойся за меня, береги Борю. Я не прощаюсь с тобой, До свидания. Твой Николай".
«Война, - думал Богданов по дороге в штаб корпуса, - рассуждали о ней; гадали, когда она будет, и вот - пожалуйста...»
В конечном счете, война - это то, к чему он готовил полк, к чему готовился сам. Ничего неожиданного. О войне говорили многие. Знали, что она рано или поздно будет. Да, знали, но все же надеялись, что ее удастся избежать, по крайней мере сейчас... Верили или старались поверить в это.
Где-то невдалеке ухали разрывы тяжелых бомб. Полыхали зарева пожарищ. Машина взяла крутой подъем. Начинался новый день - 22 июня 1941 года.