К слову, сначала Алла разговаривала с Глебом без всей вот этой нежности. А когда он ляпнул вместо дежурного «здрасьте» какую-то шутку, посмотрела на него как на мебель, которая внезапно заговорила. Определила его Алла в совершенно убитую комнату и в добавок пообещала в ближайшем будущем подселить ещё соседей.
Но в последних числах августа, когда только-только стали съезжаться студенты, полетела розеточная сеть на первом этаже. И выпало это несчастье на выходные. До штатного электрика дозвониться никак не получалось – загулял.
Комендантша ругалась благим матом на «бесполезного пропойцу», а заодно на каждого, кто под руку попадётся.
Глеб, который тоже попался, сначала огрызнулся ей, не жёстко – всё-таки женщина, в матери ему годится. Просто обозначил своё отношение к её крикам без разбору. Потом поднялся к себе, взял необходимые инструменты, вернулся, с часок поковырялся и – всё наладил, всё заработало. Так оно и пошло-поехало: постоянно что-нибудь ломалось, постоянно требовалась его помощь.
В благодарность комендант не стала никого к нему заселять, снабдила более-менее сносной мебелью и закрывала глаза на мелкие грешки. Ну и вот ещё он стал для неё «Глебушкой».
А Тошина он тогда просто пожалел.
– Алла Иванна, да пусть со мной поживёт, пока что-нибудь не подвернётся, – предложил Глеб, мысленно ругая себя за мягкотелость. Ну на черта ему этот чужой пацан? Не плевать ли, где он будет ночевать? Будет ведь мешать и, может, даже действовать на нервы.
Тем не менее когда Алла переспросила:
– Ты сейчас не погорячился?
Повторил:
– Да нет, пусть селится ко мне. Ничего, Алл Иванна. Потеснимся.
14
С Тошиным они жили до следующей осени. Со второго курса Тёме выделили койко-место по соседству, а Глеб вновь остался один.
Освоился тогда Тошин очень быстро. Не сказать, что обнаглел в конец, но от первоначальной застенчивости вскоре ничего не осталось.
Первое время Тошин и правда здорово мешал – шумный он, этот Тёма, суетливый, малость беспардонный. Своё, моё, чужое – для него таких понятий не существовало. Разве что зубной щёткой Глеба не пользовался, а в остальном – полнейшая простота нравов.
Но потом Глеб к его манере привык и даже скучал немного, когда тот съехал. Весело было с ним. Тошин вечно фонтанировал всякими дурацкими идеями, а иногда и не дурацкими.
Вот и сейчас они вдвоём ломали голову, как познакомиться с дочкой Фурцевой так, чтобы это выглядело чистой случайностью.
Будь он один, Глеб даже и думать о таком не стал бы. Во-первых, не мастер он плести интриги, продумывать тактические схемы, моделировать ситуации. Ему бы что попроще. И хотя опыт знакомства и общения с девушками имел немаленький, но всё всегда происходило как-то легко и естественно, изобретать ни разу ничего не требовалось. А Тошин, хоть и не Макиавелли, конечно, соображал всё же лучше.
А во-вторых, сама затея до сих пор казалась Глебу безумством, пусть Тёма и уверял, что это очень даже жизненный вариант.
Поколебавшись, Глеб решил, что можно просто попробовать. Посмотреть, что получится, а не захочется – так никто же и не заставляет доводить дело до конца.
Ну и ещё был в этом какой-то азарт, что ли. Или интерес, отчего обыденная и однообразная жизнь заиграла новыми ощущениями.
Вчера они с Тошиным сбежали с последней пары и рванули на Халтурина, к художественному училищу. Сначала сидели в павильоне-забегаловке, удачно притулившемся к троллейбусной остановке, как раз напротив центрального входа училища, ровно через дорогу.
Долго сидели – съели по два пирожка с печенью, кофе обпились, обсудили красотку с рекламного щита, рассмотрели тщательно здание художки. Оно старинное и с точки зрения архитектуры очень любопытное, потому что стилей всяких понамешано, а смотрится внушительно и красиво.
Потом решили наведаться в само училище. Точнее, Глеб решил – ему надоело торчать на высоком табурете с крохотным сиденьем и пялиться неотрывно в окно. А Тошин протестовал:
– Ты приметный. Она тебя пропалит, и вся наша затея накроется медным тазом.