Я стоял перед ним, пораженный открытием. Как говорится, неисповедимы пути господни. Мог ли тогда представить, что моя затея, к которой в Мирном поначалу отнеслись с иронией, вдруг станет реликвией, музейным экспонатом, возле которого висит табличка: «Руками не трогать!» Тогда я долго убеждал экспедиционного плотника выстругать столб и выпилить из фанеры стрелки, а тот ворчал: баловство, журналистские причуды, дерева и так не хватает, времени у него и так в обрез… Еле уговорил, потом сам прибивал к столбу стрелки, красил это колючее сооружение, выписывал на стрелках названия географических ориентиров. Посмеиваясь над моей затеей, экспедиционные географы сделали нужные расчеты расстояний. А вкопать столб мне помогли первые попавшиеся миряне. Опускали конец столба в ледяную яму и тоже посмеивались: чего только не придумают журналисты!
Вкопали, отошли на несколько шагов в сторону, взглянули. А что? Даже красиво: красный столб с разноцветными стрелками. На убийственно-белом фоне снежного мира смотрится даже ничего! И интересно: по крайней мере, точно знаешь, в какую непостижимую даль тебя занесло!
Столб надежно вмерз в арктический лед и остался стоять в Мирном на годы. Вновь прибывающие добавляли к нему свои ориентиры — киевляне обозначили свой Киев, поляки свою Варшаву, немцы — Берлин…
По примеру этого путевого столба появились подобные и на других наших антарктических станциях. Случайная идея накрепко утвердила себя, ибо в ней нуждались.
Оказывается, появилась нужда в моем столбе и тогда, когда он стал ветшать под суровыми ветрами шестого континента, и вместо него поставили новый. Этот же выбросить не решились, отправили в Ленинград, в музей. Столб стал реликвией. И вот теперь даже я не могу к нему подойти — огорожен защитным шнуром, защищен табличкой: «Руками не трогать!»
Вот ведь какие бывают приключения с иными, даже скороспелыми замыслами!
От экспоната нас оттеснила группа школьников-подростков. Экскурсовод, решительная молодая женщина, попросила посторониться — посмотрели, и хватит, и, ткнув указкой в столб, заученно-громким, но бесцветным голосом провозгласила:
— А теперь перед вами редкий в своем роде экспонат. Так называемый ориентирующий географический знак, который поставили ученые для того, чтобы вести точный отсчет…
Вот это да! Даже и не ведал, какую важную научную штуку сотворил однажды на самом краю света.
Мы вышли на ленинградские улицы. Приближался вечер, и Андрею пора было возвращаться в училище. На углу проспекта к фонарному столбу была прикреплена голубая табличка. Стрелка на ней указывала направление на Васильевский остров. Мореходка расположена там.
Мы простились, и Андрей укатил на свой Васильевский. Этот остров недалек, несколько трамвайных остановок. Может, когда-нибудь он отправится к островам, которые на самом краю света?
Годы пролетели незаметно. У него окреп голос, появились усы, он ходил уже в штатском, потому что все лычки на рукаве шинели отсчитали быстробежное студенческое время и предмет недавней гордости — морская курсантская шинель висит в глухом углу шкафа. Растет у Андрея сын — Юрашка, названный в честь погибшего деда. Вырастет, откроет однажды дверцу шкафа и увидит морскую шинель с золотыми нашивками и якорями на погонах. И восхитится: до чего же красива морская форма!
Зимним вечером Андрей улетал во Владивосток. Отход его судна — теплохода «Дмитрий Менделеев» был назначен на вторник. Сперва намеревались отойти в воскресенье, но не получилось, само собой в понедельник не ушли… Кто же уходит в понедельник! Выйдут они наверняка пораньше, чтобы добраться до Сунгарского пролива, главных ворот из Японского моря в океан, в светлое время. Пройдут мимо синих гористых берегов Хоккайдо и Хокодате, и через недолгое время их ослепит сияющий простор Тихого океана. Отправится судно прямиком на восток к другому континенту, почти тем же маршрутом, по которому пятнадцать лет назад шел я на «Витязе». Потянутся долгие дни пути, и каждый день за бортами судна будет все то же самое — вода и небо, по ночам над палубой незнакомые звезды, а за бортом их отраженный зыбкий отсвет в скулах могучих тихоокеанских валов. И порой людям на борту судна будет казаться, что они одни во всей вселенной, что в окружающем мире ничего не существует иного — ни континентов, ни островов, ни других кораблей — только вода, небо да звезды.