Едва мы успели оттащить их всех от самолета, как раздался взрыв бензобаков. Раненых увезла санитарная машина.
А фашистские орды все приближаются к Москве. Каждый день, проведенный в тылу, мы считаем потерянным. Майор Хомяков и комиссар капитан Капустин пытаются нас утихомирить: придет, мол, и наш черед.
- Что нам здесь делать? Москва в опасности! Мы тоже москвичи и должны ее защищать.
Становилось все холоднее и холоднее. Ударили настоящие морозы. Все покрылось белой пеленой. Снег в том году выпал рано, и скоро мороз нарисовал свои узоры на окнах. Ветры на Урале сильные, пронизывающие насквозь...
Помню, как мы впервые познакомились с русскими морозами. Мы только начали работать на автомобильном заводе в Москве. Мороз тогда нам показался какой-то катастрофой, которую невозможно пережить.
Это была первая зима для испанцев, приехавших в СССР. Мы вышли на улицу с завода в полном молчании. Было без пяти минут час - конец второй смены на заводе. На остановке трамвая встретили Бланча и Роденаса.
- Что случилось? Не ходят трамваи?
- Похоже, что так. У людей уже есть опыт: раз они идут пешком, значит, трамвая не будет. Посмотри, сколько снега! Все пути замело!
Снега, действительно, было на полметра, а то и больше.
- Всего десяток трамвайных остановок! - пытался успокоить нас Паскуаль, - Всего пять километров до дома!
И мы пошли, подняв воротники, засунув руки в карманы и напевая популярную в те времена песенку: "Тучи над городом встали..."
Замерзли мы так, что казалось, не отогреемся вообще. Многие потом говорили, что и одной такой зимы мы не выдержим. Выдержали, привыкли и даже полюбили русскую зиму с ее ядреными морозами и пушистым снегом...
* * *
Наконец прибыл состав, собранный из разных вагонов - товарных и пассажирских. Он шел с Дальнего Востока с частью, направлявшейся на фронт. К этому поезду прицепили и наш вагон. И вот мы едем туда, где фронт. Тепло прощаемся с майором Хомяковым. У некоторых из нас на глазах слезы. Крепко обнимаемся, похлопываем друг друга по плечу. Нас сопровождает капитан Капустин.
В нашем вагоне сравнительно свободно, и вскоре к нам перебираются несколько солдат из других вагонов. В вагоне нестерпимая жара. Иногда мы выходим в тамбур подышать свежим воздухом.
После долгого пути наш поезд прибывает в столицу. Из репродуктора на перроне слышатся удары курантов.
- Десять часов! - говорит Ариас и смотрит на свой хронометр, который он получил, когда был командиром эскадрильи в Испании.
По радио передают речь И. В. Сталина.
- Ур-ра! Ур-ра! - несется из всех вагонов. Русские солдаты обнимаются с нами.
- Парад на Красной площади!
- Ты что плачешь? - спрашивает меня Паскуаль.
- Это слезы радости! Парад на Красной площади, и мы в Москве!
Ноябрьский холод дает о себе знать. Термометр на вокзале показывает 20 градусов ниже нуля.
- Что будем теперь делать? - спрашиваем капитана Капустина, выгрузившись из вагона.
- Подождите немного. Пойду позвоню по телефону. Ждем его на перроне. Холодно. Поднимаем воротники. Возвращается комиссар.
- Едем в Быково!
- Где это?
- Недалеко, километров тридцать. Поедем электричкой.
В Быково нас приписывают к 1-й авиабригаде Народного комиссариата обороны.
Капитан Капустин, прощаясь с нами, говорит:
- С этого аэродрома будете защищать Москву на самолетах "миг".
- Что случилось? Почему мы не будем выполнять задачу, к которой готовились?
- Положение изменилось. Враг у ворот Москвы. Задание с немецкими самолетами требует особых условий. Потерпите.
В 1-й авиабригаде нас распределяют по двум эскадрильям: Антонио Ариас, Висенте Бельтран и Гарсия Кано попали в первую эскадрилью; Хосе Паскуаль, Хуан Ларио и я - во вторую. Остальная часть нашей группы под командованием Ладислао Дуарте получила в свое распоряжение самолет И-15 ("чато") "курносый", как называли мы его в Испании. Самолет был выделен для патрульных полетов. Под командованием Л. Дуарте - летчики Франсиско Бенито, Альфредо Фернандес Вильялон, Доминго Бонилья, Фернандо Бланко, два штурмана - Хосе Макайя и Рамон Моретонес, механик Хесус Ривас Консехо и радиоспециалист Анхел Гусман.
На следующий день начались полеты. Мне повезло больше, чем другим: я получил истребитель Як-7, поврежденный при посадке, а после ремонта переданный мне. Остальные сели на самолеты "миг". Это были настоящие летающие крепости, вооруженные четырьмя пулеметами и восемью реактивными снарядами. Вот бы нам такие самолеты в Испании!
Дальность полетов у нас весьма ограничена: Центральный институт аэрогидродинамики (ЦАРИ), Кашира, Серпухов, Наро-Фоминск, Быково. Другие пилоты завидуют мне, так как "як" легко набирает высоту, хорошо маневрирует и обладает большей скоростью, чем "миг". Зато у "яка" меньше вооружения: два 12-миллиметровых пулемета и 20-миллиметровая пушка.
Вот первый боевой полет на высоте две тысячи метров. Я лечу в составе звена. Под нами Ока. Один берег наш, другой захватили немцы. Стелется дым от пожарищ. Внимательно осматриваем небо и замечаем эскадрилью Ю-88, которая только что сбросила свой бомбовый груз возле моста через Оку. Капитан Сурков до отказа нажимает рычаг газа, включает форсаж. "Миг" выбрасывает длинный черный хвост дыма и хорошо набирает высоту. Сержант Красивчиков на другом "миге" и я на своем "яке" повторяем боевой разворот командира.
Расстояние между нашими истребителями и "юнкерсами" сокращается. Вдруг самолет сержанта вздрагивает, и два длинных огненных вихря оставляют за собой черный след дыма. Впервые наблюдаю атаку реактивными снарядами. Хочется увидеть результат их действия. Два черных шара от взрывов снарядов повисают в воздухе. Враг увеличивает скорость, и мы теряем его в густой облачности. Слишком рано были выпущены снаряды! Неудачный расчет дистанции!
Возвращаемся в Быково. Над аэродромом белая пелена. Видимости никакой. Наружная температура - 30 градусов ниже нуля. Открываю фонарь кабины, выпускаю шасси и ориентируюсь по дыму фабрики, которая находится вблизи аэродрома. "На ощупь" веду свой "як" на посадку, скорость 200 км/час. Чтобы убедиться в правильности ориентировки, дважды высовываюсь из кабины.
Все идет хорошо. Вот и заснеженное поле, которое легко можно "перепутать" с небом. Когда машина остановилась, слышу встревоженный голос механика Сергея Ивановича:
- Скорее вылезай из кабины!
- Что случилось? Самолет горит?
- Лицо, ты обморозил лицо!
- Лицо? Ты шутишь! Я ничего не чувствую!
- Бельтран! Разотри ему лицо снегом!
Снимаю очки и шлем. Бельтран берет пригоршню снега и начинает тереть мне щеки. Я ничего не чувствую и ничего пока не понимаю.
Нас ждут на командном пункте, чтобы разобрать полет.
- У вас была возможность подойти к врагу ближе, - говорит капитан Сурков, - а открывать огонь или нет - это зависит от командира. Сегодняшний случай показал, что нам нужно патрулировать на большой высоте. Определить расстояние в воздухе - дело не простое, особенно когда единственный ориентир - самолеты врага, а в воздухе они всегда кажутся больше, чем на самом деле.
Сержант слушает замечания в свой адрес, опустив голову. Мое лицо начинает отходить, и теперь я чувствую; как оно быстро опухает. Взглянул в зеркало в простенке и не узнал сам себя...
После поражения врага под Москвой фашистские самолеты на нашем участке не появляются. Однако нервное напряжение первых месяцев войны еще сказывается. По ночам меня мучат кошмары. Вот вижу во сне, что фашисты сбросили десант в расположение нашего аэродрома. Немцы просочились через поселок, заполнили двор нашего дома и поднимаются по лестнице к комнате, где мы спим...