Все сливается в одно большое серое пятно, заполняет собой все пространство кабинета, маленького, узкого, наполненного звучной тишиной и бешеными ударами его сердца, готового разорваться на части. Кажется, эта серость заползает вместе с воздухом в легкие, мешая сделать полноценный вдох, и Максим начинает задыхаться, жадно, с силой втягивая в себя кислород. А перед ним ее бездонные холодные глаза, бледное осунувшееся лицо с дрожащими губами и раздирающий душу крик.
И он с новой силой начинает себя ненавидеть. Снова.
Он предал ее. Он ее обманул. Не один раз, и не два. Он делал это всю жизнь. Все девять проклятых лет, когда считал себя, во всей видимости, богом. Когда унижал своими изменами, когда убивал обвинениями, когда, уверенный в своей правоте и безнаказанности, постоянно безвинно наказывал лишь ее.
Она позволяла ему считать себя правым, и он слепо верил в эту истину!
Но это его оправдывает! Ничуть не умаляет его вины, его предательства. Это лишь усугубляет вину.
Боже, как же он виноват перед ней!
Казалось, он задохнется, если сейчас, в эту самую минуту не вдохнет. Галстук и воротник рубашки стал давить, сжимая горло, будто тисками, и Максим дрожащими пальцами, матерясь вслух, стал освобождать путь кислороду, отчаянно дыша и прислонившись напряженной, как тетива, спиной к стене.
Грудь разрывало от огненной боли, взметнувшейся из самой сердцевины его души к кончикам пальцев. Больно. Как же больно!.. Отчаянно и в голос застонав, мужчина отшвырнул галстук в сторону, сначала прислонившись к стене, чтобы не упасть, а затем медленно сползая по ней вниз и опускаясь на корточки.
Что же он наделал... Что же он натворил...
Почему, почему все эти годы, словно слепой котенок натыкался носом в правду, настойчиво и упрямо не желая ее признавать, слышать, видеть перед собой?! Почему уверенно и целенаправленно уничтожая Лену все эти девять лет, он молниеносно и собственноручно завершил это уничтожение?! Убил в ней то светлое, доброе, любящее, что еще блестело, искрилось в ее потухших глазах, когда она смотрела на него.
Она любила его. А он... он... Отчаянно застонав в голос и выругавшись, Максим скорчился у стены, как от боли, обезумевшими глазами глядя в потолок. Он убил ее любовь.
Разве можно после этого назвать себя разумным человеком, оправдать за совершаемую все девять лет ошибку и заблуждение после того, как он совершил преступление? Разве можно простить его?
За то, что он сделал четыре дня назад, - нет, нельзя.
Он себя тоже не простил. И не простит.
Он навсегда запомнил выражение ее лица. Потому и не простит.
Врываясь в его сознание острой звенящей болью, начинает трещать телефон, настойчиво и громко, а он продолжает сидеть у стены, не в силах приподняться, не в силах понять, что происходит, не в силах даже рукой пошевелить, поглощенный виной, ненавистью и презрением к человеку, которого видел в зеркале. И которого перестал считать человеком четыре дня назад.
Он так и сидит, недвижимый, обескураженный, сломленный, разбитый, пока в мозг не вонзается стрелой острая мысль. Лена. Это Лена! Это она звонит ему. Она. Родная, дорогая, любимая! Леночка... Его Лена!..
Стремительно подскочив и на шатающихся ногах продвинувшись вперед, Максим, облокотившись на стол локтями, хватает в трясущиеся крупной дрожью телефон и, не глядя на дисплей, кричит:
- Да!? Лена!? Это ты?..
В груди все замирает, он, кажется, даже слышит, что сердце больше не бьется. Остановилось. На миг.
- Максим!? - орет в трубку мужской голос. - Ты что, охренел совсем?! Тебя где носит? Почему мне звонят и говорят, что тебя нет на объекте!?
- Петя... – сухими губами выдыхает Максим, бессильно выдыхая боль из груди, и заглатывая новую.
- Да, Петя! - грубо рыкает в трубку Петр. - И я, к твоему сведению, уже давно здесь, там, где и ты, должен быть, черт тебя дери! Но тебя тут нет! - зло рычит, а Максим молча и безэмоционально слушает, пытаясь справиться с усилившимся сердцебиением и участившимся пульсом. - Где тебя носит? Ты хоть понимаешь, что я без тебя тут не могу! Даю тебе пятнадцать минут, чтобы через...
- Петя, - сухо, но резко перебивает его Макс. В какой-то момент надоедает его слушать. – Пошел нахрен!
И отключается. А потом, низко наклонившись, тяжело вдохнул, стискивая зубы, и резко выпрямившись, стремительными шагами выходит из кабинета.
- Меня нет и не будет сегодня, - грубо бросает он застывшей в недоумении секретарше. – Отмени все.
И решительно спускается к машине. Вжимает педаль газа в пол почти до упора. Сердце колотится, как сумасшедшее, а он не знает, что сделать для того, чтобы оно перестало биться так сильно. Ему хочется в один момент, чтобы оно перестало биться вообще. Тогда он не чувствовал бы этой разъедающей, ядовитой боли, что пронзала грудь каждый раз, как только он, набирая ееномер, вновь и вновь слышал чужой голос автоответчика.
Не доступна. Не отвечает. Не хочет отвечать!
Он, начиная плеваться, озлобленно, но настойчиво продолжает звонить. Он не может поверить. Все еще не может поверить. И звонит, и слышит надоедливый холодный голос, и звонит, и слышит этот голос...
Он знает, что произошло. Чувствует, ощущает. Боится. Потому и не верит, не хочет верить. Все еще на что-то надеется, хотя сердцем, болезненно сжавшимся, уже давно знает ответы на свои вопросы.
А потом, стремительно поднявшись на свой этаж, пешком, по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, срывая дыхание, сглатывая острый комок, настойчиво трезвонит в дверь. Один раз, второй, третий. Прислонившись к холодному металлу входной двери, тяжело дышит, пытаясь справиться с дыханием и вынудить сердце хоть на миг перестать биться так сильно, вырывая душу из его груди.
Дрожащими руками ищет ключи. Находит не сразу, матерится и ругается вслух. Плевать на все.
Врывается в квартиру стремительно и резко, как зверь, как хищник... и чувствует это. Пустоту.
Ноги почти не держат его, когда он, резкими шагами меряет расстояние от одной комнаты до другой, добирается до спальни. Телефон по-прежнему зажат в его руках, по-прежнему его пальцы набирают ее номер. Но теперь он слышит... музыку, бьющую в мозг вынашивающими клочками остроты.
Замирает в дверях спальни.
Где на кровати... еетелефон, отчаянно вибрирует и заливается мелодией настойчивой трели его звонка.
Он медленно прислоняется к стене, не веря тому, что видит. А пустота сжимается вокруг него кольцом, плотным, горячим, огненным кольцом бездушья и безысходности.
Не верит. Нет, не верит. Но чувствует.
Пустая квартира. Пустая теперь его жизнь.
И, казалось бы, все так же, как и прежде... Только ееуже не было.
Где?.. Где? Где теперь ее искать? Как вернуть?!
Я ухожу... Поживу у твоих родителей...
- Мам!? Привет... - голос резкий, опустошенный. - Все со мной хорошо. С Леной?.. - ошарашен. - А она... она не у вас?.. Я не знаю... Ее нет дома!.. Не знаешь, где она может быть? Она тебе не звонила? Нет?..
И мир начинает рушиться. Снова. Только теперь – окончательно. Погребая его под своими руинами.
- Что?.. У Ани? Ах, да... я не подумал об этом... Да. Конечно, позвоню. Не волнуйся, все будет хорошо!..
Нет, не будет. И он это точно знает. Не после того, что было. Не простит. Не примет... Не вернется!..
- Аня?.. это Максим. Я рада, что узнала, - сухо, вяло, почти грубо. – Где Лена? У тебя?.. То есть как, какое мне дело?! Я ее муж! Что значит, решил вспомнить?! - возмущенно и гневно. - Я всегда об этом помнил! Да иди ты!.. – не сдерживается, она выносит ему мозг, а он и так знает о том, какой он мерзавец. – Ты знаешь, где Лена или нет?! Она. Меня. Не бросала! Слушай ты?.. – и замирает. – Что?.. Порошин?!