Если нам казалось, что от владения тем или иным навыком зависело, погибнешь ты или нет, мы старались особенно. В целом все было как обычно: многочасовая муштра и прочая ерунда, но никто не упал и не умер от солнечного удара, как нам говорили. То была неплохая жизнь.
Пробыв в лагере всего один день, я понял, как повезло тем, кто умел что-то делать. Плотников и столяров отправляли в мастерские: сколачивать рамы для амбразур, оборонительные рогатки, решетчатые настилы и прочее. Еще они мастерили вывески. Лагерь был настоящим городом с обозначением улиц. Казалось, все, кроме нас, знали, чем они будут заниматься. Здесь нужно было не зевать.
Если ты попадал в бригадную мастерскую, то становился нужным человеком. У кузнецов работы было гораздо больше, чем дома, особенно из-за всех этих вьючных животных. Еще надо было прокладывать телефонные провода, возить начальство, готовить пищу. Умелым людям работы хватало, и навряд ли им грозило оказаться на передовой. Но в садовнике никакой надобности не было. Порой нам случалось проходить через селение, разрушенное до основания артиллерийским огнем, где от доброй сотни садов оставался какой-нибудь клочок зелени, видневшийся сквозь пробоину в стене. Вокруг полей большей частью не было изгородей. Поначалу, слыша слово «лес», я ожидал увидеть деревья, но вскоре понял, что оно означало место, где лес был раньше, а теперь осталось несколько пеньков или совсем ничего.
Я много всякого наслушался о полях, на которых нам предстояло сражаться, прежде чем их увидел. Лично мне поля представлялись небольшими и ярко-зелеными, с каменными оградами вокруг, со скотиной, которая так и норовит куда-нибудь убрести. Когда мы добрались до передовой, ничего похожего на поля там не оказалось, так же как и леса вовсе не были лесами. Повсюду царила сплошная неразбериха. Понять, что к чему, удалось не сразу. Потом мы увидим и такие места, где жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. Мы проходили маршем, а французы абсолютно невозмутимо продолжали пахать. В других местах ничего, кроме войны, не было.
Все остальные как будто знали, куда идут и что будут делать, поэтому мы держали язык за зубами. Половину из того, что я слышал вокруг, я поначалу даже не понимал. Я думал, что это французский, но оказалось, что так изъясняются солдаты срочной службы в Индии. Вскоре я научился говорить как они. Слова мне всегда давались легко.
Садовых работ не намечалось, зато копать приходилось много. Этим мы занимались постоянно. Окопы, ямы, землянки, отхожие места, могилы… Мы были скорее землекопами, чем солдатами, — всё кирки да лопаты, мешки с песком да сетчатые ограждения. Когда мы только прибыли на передовую, отряды для починки проволочных ограждений снаряжались каждую ночь, потому что ожидалось очередное германское наступление. Мы постоянно подправляли старую проволоку, или устанавливали новую, или снимали с проволоки всякий зацепившийся за нее хлам, или перерезали проволоку в тех местах, где проходил дозор. Хуже всего было молча вкручивать столбики, в темноте задевать за проволоку, обливаться потом, напрягать все силы и понимать при этом, что если тебе видно, чем ты занимаешься, то и немцам тоже видно. Они нас подкарауливали. Им достаточно было, чтобы повезло один раз, а нам везение требовалось постоянно.
Меня могли направить в военную школу. Сержант Миллс тогда в Боксолле был прав. Но у этого ремесла имелись недостатки. Фрицы, конечно, убивают кузнецов, поваров, механиков и всех прочих, но, как и мы, не прилагают для этого особых стараний. А вот снайперов они стараются убивать при первой возможности. Так же как и мы. Я входил в стрелковое отделение своего взвода и совершенствовался в прицельной стрельбе, но это совсем иное, чем пробираться ползком по ничейной земле и прикидываться стволом дерева на виду у неприятельских пушек.
Фриц может неосторожно поднять голову, как любой из нас, хотя нам и вдалбливали, что высовываться нельзя. Он может спешить по нужде или задуматься о только что полученном письме, в котором говорится, что его любимая девушка ушла к другому. Это твой шанс. Мы знали, что они действовали бы точно так же. Иногда мы без всякой причины воздерживались от стрельбы. А иногда — нет. Я был лучшим. Это знали все. Обычно так и говорили: «Это дельце для Дэнни». В роте не хотели, чтобы я переходил в снайперский отряд, да и я не хотел. Я приносил больше пользы там, где был.