Дочь, Метельникова Мария Антоновна. Дочь — мое вечное смутное беспокойство. Сколько ей было? Лет тринадцать, наверное. Замучили телефонные звонки. «Кто ее спрашивает?» — бессчетно было этих недовольных пауз, затем неохотное и басовитое: «Знакомый». И не спишь после всю ночь. Лексика-то взрослого человека, по голосу лет семнадцать, не меньше. Это в прошлом, а сейчас ей почти двадцать. Не помышляет о замужестве и, что самое нелепое, говорит об этом вслух: «Рожать детей — значит плодить лживых». За эти годы понаслушался, всего и не упомнишь. Пытаюсь разобраться: почему так? И красива, и фигуриста, и умна. А говорят, гены. Чушь!
Сын, Метельников Георгий Антонович, пятнадцати лет. Никаких отклонений от нормы. Начитан, спортивен, циничен, эгоистичен. Поздний ребенок. «Мать, ты должна», «Отец, ты обязан». В школе жалуются: способный, но ленивый. Спрашиваю: откуда в тебе лень? Как можно работать вполсилы, если знаешь, что способен делать больше? Отвечает: я не тщеславный. Знаю, что могу, этого мне достаточно. На активных воду возят.
Что еще? Еще есть я, Метельников Антон Витальевич. Впрочем, со мной дело ясное. Скоро юбилей, мне пятьдесят.
Впервые в жизни опаздываю на работу. Какая-то чертовщина с машиной — заклинило тормоза. Вызывать другую некогда. Подвернулось такси, поехал.
Дежурный в проходной отдает честь. Для него я не опаздываю, я директор. Пальто бросаю в кабинете заместителя. Главный инженер, не дождавшись меня, начал планерку. Даю понять, что не намерен вмешиваться. Сажусь сзади. Даже интересно посмотреть, как твоя собственная работа выглядит со стороны. Не тот эффект: все знают, что я здесь, переругиваются с оглядкой. Рапорт заканчивается. Пробираюсь к столу, на ходу пожимаю руки. Прошу главных специалистов, руководителей служб остаться. Все-таки четыре дня отсутствовал. Мир не перестал существовать, однако что-то же происходило? На информацию каждому не более двух минут.
Служба главного механика, прошу.
Оглядываю присутствующих, не вижу Разумовской. Странно. Не пригласить не могли. Возможно, заболела? Благодарю главного механика за информацию. Пользуясь паузой, произношу:
— Почему нет главного экономиста?
Сидящие за столом энергично поворачиваются, словно бы желают мне помочь увидеть то, что я не увидел. Главный инженер наклоняется над моим плечом. Голос у него хрипловатый, когда он говорит шепотом, слова сопровождаются неприятным свистящим звуком: «Разумовская отказалась, я не успел предупредить». Что-то обрывается внутри. Держать себя в руках. Жесты уверенные, дыхание ровное. Чуть позже ты подумаешь, взвесишь все «за» и «против». Но не сейчас.
— Да-да, продолжаем. Как поживают наши смежники?
Вопросы, ответы, чуть взвинченный тон. Еще не полемика, но близко к тому. Для одних — слава богу, приехал директор, для других — мог бы и не спешить. Он вмешивается только в крайних случаях, так принято. Положенный час истекает, все расходятся. Они остаются вдвоем. Главный инженер чувствует свою вину, оправдывается.
— Она производит впечатление человека серьезного и цельного, но мотивы отказа не выдерживают критики. Не женское это дело, говорит. И еще: должность слишком заметная, помешает ей заниматься театром.