Они по ошибке явились раньше назначенного часа — их дело слушалось третьим. Время тянулось томительно, ни уехать, ни заняться делом. Он не помнит, о чем они тогда говорили с женой, скорей всего череда каких-то необязательных фраз. Все уже выветрилось: ни переживаний, ни сожалений, ни сочувствий. Присутствие в двух шагах чужой жизни, до такой степени тебе безразличной, что об этом даже лень говорить. Неожиданно жена спохватилась и, как он заметил, даже покраснела от возбуждения. «Чуть не забыла, — сказала жена. — У меня есть для тебя бракоразводный подарок. Иногда зло бывает более порядочным, нежели добро, кричащее на каждом шагу, что оно добро». И жена рассказала ему, что противником африканской поездки был именно Голутвин. Антон не знал, почему, но сразу поверил жене, своей бывшей жене. После развода не стал ничего выяснять. Он не осуждал Голутвина. В поступке Павла Андреевича было что-то даже лестное: Голутвин уже видел Метельникова своим тестем. Один вопрос, впрочем, оставался открытым: знала ли о действиях отца его дочь? Сразу после развода Антон настоял на переводе в другой город.
Там, в другом городе, он получил несколько писем от Марты, так звали дочь Голутвина. Аккуратно, обстоятельно ответил на них. Марта писала ему о своих смутных догадках, ибо откровенного разговора с отцом у нее не получилось. В одном она была уверена: побуждения отца были чистыми. Больше этой темы в письмах они не касались. Судьба следующих писем была иной, письма подолгу залеживались на его рабочем столе без ответа. Надо было настраиваться на ответное письмо, заставлять себя. Да и ее письма лишились скрытого смысла и превратились в пересказ не касающихся его событий. Когда жизнь повторно свела их уже в Москве, Голутвин тотчас дал понять, что причастен к тем далеким событиям и вины особой не чувствует: «Я ведь как лучше хотел. Ты, брат, не держи зла».
Метельников смотрел в окно машины и думал о себе и о Голутвине, словно бы спрашивал себя, действительно ли Голутвин говорит правду. Мысли были отрывочными, внезапно возникали и так же внезапно убывали в значимости, они были бесспорным ответом на слова Голутвина и внешне как бы соприкасались с его словами, однако странным образом тотчас отъединялись от них и, сохраняя общее русло, оставались мыслями совершенно разных людей.
Голутвин говорил о том, что их сближает, о своей радости: Метельников многого достиг. Это прежде всего заслуга самого Антона. «Впрочем, не мне тебе объяснять, в этой жизни все взаимосвязано». Он поддерживал Метельникова не по причине многолетнего знакомства — мало ли людей прошло через его руки? — он видел в нем торжество своих идей, продолжение своих воззрений на развитие отрасли, он видел в нем руководителя со своей экономической моделью.
— Если хочешь знать, твое объединение — модель будущего в настоящем. Это не я сказал, а Дармотов, такие слова не рождаются на пустом месте. Твое объединение — в перечне предприятий, на которых будет проводиться всесоюзный эксперимент. Возможно, тебе и стыдно считаться моим учеником, но мне лестно думать, что я, Голутвин, тебя кое-чему научил.
Нет, отчего же, Метельников небезразличен к сказанному. Он слушает, слушает. И не надо его обвинять, что он лишь делает вид. Голутвин верен себе, он требует внимания, упрекает за ответы невпопад, однако предпочитает говорить сам.
О чем думает Метельников? Раскручивает, расшифровывает слова Голутвина, ищет возможности усилить их совместные действия. Собирается, мобилизует себя. Если верить Голутвину, наступают нелегкие времена. Неужели вся эта нервотрепка, вечные отказы, запреты, урезания ассигнований, обеспеченность плана материальными ресурсами на три четверти — неужели все это и было режимом наибольшего благоприятствования?
Метельников хочет понять, представить зримо: чем он обязан Голутвину? Сколько в е с и т его зависимость? Ему это необходимо. Он не склонен к ложной идеализации. Понятие «мы» тем и прекрасно, что оно суммирует связи, отношения. «Неизменной остается только работа, надо работать». Почему Голутвин сказал именно эту фразу? Пауза была слишком короткой. Голутвин мотнул головой, споткнулся. Фраза выпадала из общей канвы разговора. Не понял его Метельников. При чем здесь работа? Да и кто спорит, кого этим удивишь: надо работать?