Изумленные женщины запаниковали. Они суетились, вразбивку бестолково кричали на детей, по многу раз допытывались у окровавленного ребенка «что с тобой, ты упал с горки?», но тот не помнил и молчал.
Его отвели в медпункт, где пожилая сестра промыла рану, остановила кровь, выстригла волосы, обработала края остро пахнущей жгучей жидкостью и замотала голову толстым слоем ваты и бинтов.
— У него края нужно сшивать, — хмуро заявила приземистая, грузная женщина в не совсем белом, заношенном медицинском халате. — Надо звонить в скорую и вести в больницу, на хирургию.
— А что мы родителям скажем? Это же под суд! — жестко впившись пронзительными глазами из-под массивных очков, возразила заведующая — высокая костистая женщина с грубоватыми чертами лица, выкрашенная в яркий рыжий цвет. — Вы куда смотрели, Софья Петровна? — обратилась она к подчиненной.
Воспитательница стояла молча, как провинившаяся школьница, расправляя складки на обвисшей юбке и не поднимая глаз.
— Надобно быстро выяснить у детей, что случилось. Ведите в мой кабинет хулиганов из группы, надавим на них, — распорядилась заведующая и досадливым отрывистым жестом отослала расстроенную Софью Петровну прочь. — В скорую звонить не будем пока. Кровь больше не течет? Детский организм — заживет и так. Лишние записи в книге регистрации вызовов и в карте хирурга — только зацепки для проверки, а то и для прокурора.
— Он сказал, что его тошнит, — подавляя растущее внутри возмущение, заперечила медсестра.
— Ничего, пройдет, — авторитетно заверила начальница. — Дайте ему таблетку от головы, и пусть посидит здесь у вас под наблюдением до прихода мамочки.
Алеша выпил предложенную таблетку, ему захотелось поспать. Он улегся на клеенчатую бежевую кушетку, приятно холодную, и провалился в темноту.
Разбудил его высокий, дрожащий, срывающийся в плач голос мамы.
— Что с ним? Он упал? Расшиб головку? — кричала она на насупившуюся и покрасневшую медсестру. — Ему нужно в больницу?
Мальчик с горем пополам разлепил опухшие потемневшие веки — болела голова и хотелось попросить тазик, но он не решился.
Мама уже стояла в окружении заведующей, трех воспитательниц навытяжку и медсестры.
— Ваш сын сегодня натворил дел, такой номер выкинул! — с укором закачала головой заведующая. — Он дразнился и кидался камнями в детей чеченских рабочих. Их родители, каменщики, работают на строительстве кирпичного завода, а дети без присмотра гуляют на улице.
Заведующая выдержала многозначительную паузу, чтобы усилить эффект последующих слов. Медсестра впервые с живым интересом воззрилась на нее и хмыкнула.
— Вы представляете, чем для вас и вашего мужа грозит эта ситуация? — обрушилась с исправно сыгранным гневом с высоты своего внушительного роста на маленькую Алешину маму руководительница детсада. — Как вы воспитываете ребенка в семье?.. Какие разговоры при нем ведете, если он оскорбляет других детей по национальному признаку?.. И это в стране неразрывной дружбы народов, где все народы — братья!
— Да мы никаких разговоров не ведем, — несмело возразила озадаченная Панарова.
— Как же не ведете? — перешла в решительное наступление вошедшая в роль заведующая, стараясь не смотреть в насмешливые очи медсестры. — Я самолично переговорила с мальчиками из его группы. Все, как один, независимо друг от друга твердят: «Он кричал тем детям „чича“ и бросал в них камни». Вам их привести, чтобы вы это собственными ушами услышали?
— Странно, он и слова-то такого не знает, — ничего не понимая, оправдывалась Надежда, не сводя глаз с пропитанной кровью и йодом повязки на голове сына.
— Я должна осведомить об этом инциденте отдел кадров вашего мужа. И к вам на работу тоже сообщу, — металлическим голосом пригрозила, чувствуя близкую победу и немое восхищение своих подчиненных, рыжая начальница. — Пускай разбираются с вами — каким словам вы учите ребенка в семье... И стоит ли ему посещать наш детсад.
— Пожалуйста, не надо сообщать! — сложив руки перед грудью, взмолилась Алешина мама. — Мы с ним дома поговорим, и обещаю, что это никогда больше не повторится.