Чуть поколебавшись для приличия, Алеша всегда отвечал: «Тебя, бабуля!»
Было в том ответе на две трети благодарности за обретенные вожделенные дары и на треть — заурядного желания сделать приятное. Хотя внуку было чуть-чуть неловко за тщеславную бабушку Веру, не совсем честным путем вымогавшую не просто дань детской любви, а первенство в соревновании, о сути которого Алеше было невдомек.
Он чувствовал, что все-таки чуток предает бабу Маню, у которой провел столько времени летом и приобрел столько полезных знаний. Но ведь она сейчас далеко, и мальчик, приучившийся с выгодой помалкивать, не расскажет ей о своих признаниях, немножко неискренних и немножко вынужденных.
Василий Архипыч души не чаял во внуке, хотя особой взаимностью не пользовался.
— Ну-ка, Лешенька, перечисли мне все республики Советского Союза со столицами, — давал он ему несложные задания из географии, взирая на него умиленно. — …Молодец, а теперь страны Южной Америки со столицами... Умница, а какие моря омывают нашу родину?
Для Алеши эти вопросы не представляли затруднений: карта мира висела на стене напротив его койки, и однажды, едва научившись читать, с трудом разобрав самое длинное название крупными буквами наверху, он потерпел досадное фиаско в попытке щегольнуть знаниями перед воспитательницей детсада.
— А я знаю, какой океан самый большой, — гордо заявил он, почему-то соединив в сознании размер надписи с размером обозначаемой ею сущности, непроизвольно повторив ошибку философов-номиналистов, на свой лад неглупых людей, вроде сабинского стоика Варрона.
— Какой? — равнодушно, лишь для виду поинтересовалась Софья Петровна.
— Северный ледовитый океан, — отчетливо, врастяжку, почти по буквам изрек начинающий эрудит. — Правильно?
— Нет, неправильно, — отрезала женщина, не пояснив опешившему ребенку, в чем он сплоховал.
После досадной оплошности Алеша методично день за днем проштудировал все надписи на карте в спальне.
— Толька, это будет гений! — восклицал, будучи в изрядном подпитии, восхищенный дедушка. — Ломоносов! Вернадский! Лобачевский!.. Он всю географию знает, читает, пишет, считает. Это в нашенскую породу. Твой двоюродный дед — тот был голова!
Вера Андреевна не соглашалась, что ум внука унаследован исключительно по мужской линии.
— Мой дед купцом был до революции. У него усадьба с собственным прудом с карпами была и дом двухэтажный. Все отняли потом... А твои, поди, на конюшне хвосты гребнем костяным чесали.
В бабушке и в старости чувствовалась порода. В Новиковке Алеша засматривался на старинный фотопортрет в рамке под потолком, с которого ему улыбалась ослепительная светлоглазая белокурая киноактриса. Говорили, что глаза и брови у него — «в бабку Веру».
— Верно вас раскулачили! — кипятился сухощавый дед плебейских корней на родовитую супругу. — Кровь народную пили, в Париже жили, а люд бесправный читать-писать не умел и лучину жег!.. А сейчас? В космос летаем!
— Да мы и нынче лучину и дрова жжем — газ до сих пор нам не провели, — к слову подметила сноха, неодобрительно поглядывая на то, как маловато закусывает муж, налегая в пару со своим отцом все больше на водку. — А ведь в городе благоустроенном живем — заводы повсюду.
— Не все сразу, не все сразу, — неохотно сбавлял обороты свекор. — Войну вон какую выиграли... Вся Европа на нас навалилась! Да не будь Сталинграда, не подрапай немец — и Америка бы с Японией навалились чуть позже... Только выправились после потопа, нынче великое возрождение начинается. Лишь бы воли хватило… Сталин! Вот гений был! Как он всех просчитал и Россию спас! Теперешнее племя в Москве — не чета ему.
— Вот только давайте без Сталина! — раздраженно попросила Надежда. — Полстраны в жерновах перемололо, невесть сколько народу в лагерях лес валило да каналы копало! Сейчас хоть за просто так не сажают и не расстреливают.
— И тогда за дело сажали! — снова уверенно возвысил глас Василий Архипыч. — Да жалко — дурка Никита повыпускал раньше времени. Вот сейчас их гнилое семя подрастет, и увидите, куда они страну заведут!