Темный предбанник из березового теса стал местом стоянки для велосипеда. На вбитых в бревна и чуть загнутых кверху «стовках» висели ножовки, двуручная пила с широкой разводкой зубьев, узкий металлический рубанок, старые камеры и покрышки. В ящиках на полу лежали топоры разных размеров и молотки, валялись гаечные ключи и россыпи саморезов и гвоздей, рядом стояли стеклянные бутылки с бензином, заткнутые тряпичными шпунтами — не совсем годные соседи для банной печки. В углу поместилась и на днях купленная стиральная машинка — плюгавый оцинкованный бак с мотором — сбывшаяся давняя мечта Надежды.
Алеша принял посильное участие в строительстве, перетаскав на чердак бессчетное число ведер с древесными опилками для изоляции и утепления через тесную дверку с фасада крутой крыши, крытой внахлест черной, лоснящейся липнущим к пальцам гудроном, толью.
Единственным недостатком бани, по мнению Панаровой, была галанка с вмазанным сбоку вместительным стальным кубом бака для горячей воды, ведер на двадцать. Галанку выложил Пегий — знаток многих не своих дел, видимо, лишь в общих чертах освоивший искусство печника. Кирпичные стенки были кривоваты, трубу повело на сторону, поддув был не ахти, тяга слабовата, оттого при топке печурка чадила. Бак нагревался долго, и нужно было сжечь три-четыре охапки дров, чтобы вода в нем загудела, застучала, забарабанила и начала редко, несмело побулькивать.
— Теперь машины две на год надо; столько жечь — денег не напасешься, — сетовала Алешина мама. — Вон, у Лизки дома котел газовый поставили, ванную, трубы и батареи по всем комнатам провели — красота! Дровами баню только протапливают раз в неделю. А так — вечером захотел искупаться, колонку включил — и в ванной кипяток сразу пошел. Живут же люди, — вздохнула она, укоризненно глядя на супруга, лежавшего перед телевизором с книжкой в руках. — А мы все на дровах да на газовом баллоне на кухне.
— Ты в своей Пелагеевке по-другому, что ль, жила? — не отрывая взгляда от страниц, равнодушно заметил Панаров. — По-черному вечно топили и речной водой полоскались.
— А вы-то, голь! — чуть не спрыгнув с дивана, горячо возмутилась уязвленная Надежда. — За всю жизнь своей бани не поставили! В общую как ходили, так и ходят. Я не собираюсь жить так, как жили! Надо жить так, как сейчас люди живут, а не прозябать... В новом году газ начнут вести, будь добр — четыре сотни только на отвод трубы, плюс на разрешения, на горелки в каждую галанку — ищи, где хочешь... Кто у нас мужик в семье? Я или ты?
Панаров неохотно вспомнил про коммерческое предложение Фролина почти двухгодичной давности. Брать в долг было не по душе — да и кто даст такую сумму? А заработать даже в горячем цеху было непросто.
Бортовой леспромхозовский «Урал» вскорости привез целый кузов ладных двухметровых березовых, сосновых, осиновых и дубовых бревен, лесорубы быстро и весело покидали их грудой у палисадника, заполучили законный флакон и уехали.
Панарова выписывала по льготной цене несколько машин дров за год: себе, сестрицам, свекрови и матери до ее отъезда с Чеканом. Знала, что некоторые конторские наживаются, зарабатывают на перепродаже, но весь положенный лимит она использовала на многочисленных родственников, лишь подчас тишком сетуя под нос: «Получают, как само собой... Хоть бы коробку конфет кто подарил».
Ни шоколадных конфет, ни хрустальных конфетниц Надежде не даровали. Старшая дочь в семье должна заботиться о младших и родителям в старости помогать. Уклад патриархальной деревенской жизни в Пелагеевке переносился на сбивавший с пути город, на житье городское с его разными возможностями, потребностями и средствами к их удовлетворению.
Поставив свою баню, семья Панаровых поднялась в глазах соседей и знакомых — к ним теперь можно было напроситься на помывку в субботу вечером. Баня остывала медленно, вплоть до утра — жара углей дубовых дров хватало, и можно было париться хоть всю ночь напролет.
Особенно Алеша любил, когда в гости заодно со своей матерью, бабой Шурой, приходила юная соседка тетя Тома — темноволосая, черноглазая татарка лет семнадцати, яркая, свежая и жизнерадостная, вечно подтрунивавшая над робевшим перед ней влюбленным.
У бабы Шуры, рано овдовевшей несловоохотливой морщинистой женщины лет пятидесяти, круглый год повязанной с подбородком в бессменный теплый бахромчатый платок, было двое сыновей — оба промышляли на вахтах где-то на северах, добывая родине то ли нефть, то ли газ. Старшего из них Алеша видел разок-другой. Будь неженатый либо разведенный, он бывал у матери наездами, всегда один, и от души щедро баловал любимицу-Томку.