— А зачем ты ей отворил, сынок? — ничего не понимая, спросила мама. — Я же тебя учила — никому не открывать.
— Она... тебе оставить... хотела... просила открыть... я не знал...
— А зачем она Блэка била?
— Он ей... цыпленка, — вымолвил Алеша и опять зарыдал.
— Ах ты, сука хромоногая! — взорвался Панаров. — Да я ей щас, паскуде, руки переломаю!
Он рванулся к входной двери, стискивая кулаки и сам едва сдерживая наворачивавшиеся на очи слезы.
— Куда ты, сядь! — неожиданно жестко остановила его жена. — Срок дадут как за человека. И что — я одна с двумя останусь?
Алешин папа кипел праведным гневом и громко матерился, но все же остался дома.
Песик едва слышно, тихо и непрерывно плакал, стонал. Его челюсти превратились в месиво из осколков костей и спекшейся крови, голова была пробита, позвоночник сломан и спина неестественно выгнута. Он не мог глубоко дышать — ребра были переломаны и двигались мелко-мелко и часто-часто. Глазик был выбит и висел рядышком с ушком на чем-то тонком, как нить.
— Толя, он мучится, добей его, — стараясь самой не разрыдаться, попросила Надежда.
Панаров хмуро положил щенка в старую фуфайку и вынес на обеих руках во двор, затем заглянул в предбанник и взял топор, поворотив его обухом вниз. Через минуту со двора раздался краткий пронзительный визг, резко оборвавшийся.
Алешин папа воротился в дом где-то через полчаса.
— Я похоронил его, Лешка, — не глядя на сына, буркнул он. — Завтра, если хочешь, крестик ему на могилку поставим.
Алеша перестал выходить на улицу, перестал читать книжки, перестал играть в солдатики. Маму больше всего пугало, что он перестал есть. Бульон выпить еще мог, но пища потверже при потугах проглотить вызывала спазм в горле, ребенок давился и начинал плакать.
— Толя, надо что-то делать, — озабоченно нахмурившись и с трудом удерживаясь, чтобы не расплакаться, высоким голосом потребовала она от мужа прервать, наконец, депрессивное молчание. — В больницу ехать. Он же второй день на бульоне и чае.
— Собаку ему срочно нужно найти, — коротко предложил тот из-за закрытой двери в спальню.
Ни у кого из знакомых щенков не оказалось, птичьего рынка в городе не было, а ловить на улице взрослого бродячего пса казалось небезопасным. Вдруг покусает ребенка иль заразит чем-нибудь?
В конце концов мастер бригады лесорубов решил помочь Надежде:
«Раз такое дело, Надьк, бери моего. Он, правда, беспородный, дворняжка, и уже почти годовалый, но зато весь белый, на лайку похож. И глаза разного цвета».
Тошка тужил, тосковал по своему прежнему дому, не выходил из сколоченной Алешиным папой специально для него конуры и не притрагивался к еде. При приближении людей к будке он угрожающе рычал изнутри.
— Не подходи к нему пока, Лешка, — укусит, — предупредил отец. — Пусть попривыкнет, поголодает. Потом старый дом и хозяев забудет — он молодой еще.
Алеша с опаской издалека заглядывал в будку и видел в глубине лишь белоснежную спину свернувшегося в клубок тоскующего пса. Ни носа, ни ушей, ни глаз, чтобы попытаться познакомиться.
Третий день Тошка не казал носу из конуры. Надежда попробовала осторожно ткнуть его длинным черенком от лопаты — не сдох ли с горя, но в будке раздалось яростное рычание, и клыки с силой лязгнули о дерево.
— Ах ты, злюка! — испуганно отпрянула она, выронив из рук черенок. — Ну и сиди голодный, дурак. Все равно жрать захочешь — вылезешь.
Ближе к вечеру задул, зашумел ветвистыми кронами яблонь, вишен и слив, всколыхнул листвой прохладный ветер с лесистых холмов за рекой и заморосил студеный осенний дождь.
Алеша накинул курточку и побежал в туалет. Возвращаясь, он присел близко к конуре и заглянул внутрь, пытаясь во мраке разглядеть пса, забившегося от ледяных брызг куда-то совсем глубоко.
— Ну что ты грустишь?.. Плохо тебе? — немножко растягивая слова, обратился он к Тошке со вздохом. — И мне плохо — у меня Блэк умер... Он маленький был... А ты большой и белый... У тебя в еду вода налилась. Теперь невкусно будет... Я тебе завтра утром другую еду принесу.
Собеседник не выдавал себя ни звуком, ни движеньем.
Тогда ребенок решился и осторожно, по сантиметру, медленно просунул руку внутрь, в темноту. Он почувствовал, как влажный горячий язык облизывает ее. Алеша подождал, а затем погладил пса по голове. Тот признал нового хозяина.