Мальчик еще немножко посидел под дождем, попрощался: «Ну, спокойной ночи, мне пора», — поднялся и ушел в дом.
Глава 28
Наутро, вынося ведро корма свиньям, Надежда заметила, что плошка возле будки пуста, вылизана насухо.
Тошка справился с тоской и превратился в бойкого, веселого и жизнерадостного молодого кобелька.
Панаров протянул от предбанника до углового стояка сеней крепкую стальную проволоку, на которую завесил кольцо с цепью, прикрепив ее к перешедшему по наследству ошейнику, оказавшемуся псу в самый раз.
Тошка заполучил большую свободу перемещений во дворе, чем несказанно осложнил ночное житье соседских котов, привыкших всюду вальяжно расхаживать, бесчинствовать, устраивать полуночные перебранки, презрительно игнорируя бесплодные потуги людей их припугнуть из окна. Ежели раньше два-три сорванца с комфортом восседали нос к носу на облюбованном ими штабеле сухого теса, тянувшемся от сеней почти к самому сараю, выводя в ночи свои изощренные многоголосые арии, переходившие в истерично-яростные, душераздирающие вопли и внезапные молниеносные удары когтистой лапой по уху соперника, теперь злобный лай струной натягивавшего цепь пса, с разбегу встававшего на задние лапы, нарушал гармонию подлунных рандеву и оскорблял кошачье чувство прекрасного. Вспугнутым певунам пришлось, раздраженно выгибая спины, спешно искать другую сцену для полночных серенад.
Единственным представителем кошачьего братства, который с первых дней жестко обозначил свою позицию и быстро заслужил респект разноглазого блондина, был Прошка, тоже снежно-белый и тоже разноокий кот, недавно поселившийся в доме Панаровых. То ли из-за сходства в облике, то ли предъявив законную прописку и подкрепив ее силой, нахал чувствовал себя совершенно покойно даже в будке с лежавшим в ней покладистым Тошкой, безвозбранно пристроив широколобую голову маститого бойца у того на плече.
Прошка был уже взрослым котом, но никакой ностальгии по старому дому не испытывал. В свой день новоселья он в вольготной дреме растянулся на пороге у дверей, ведущих в переднюю, бахвалясь ангорской белизной густой шерсти, где его и обнаружил удивленный ребенок.
Алеша души не чаял в юном вислоухом друге, радостно приветствовавшем маленького хозяина куцым хвостом-бубликом и день и ночь неутомимо готовом к играм.
Водился за резвым, игривым песиком и грешок — темпераментный созревающий юноша бессовестно норовил спариться с боровками, беззаботно бегавшими по двору и всюду рывшими землю розовыми мокрыми пятачками, когда Надежда выпускала их из хлева. Дорвавшись до свободы, поросята не обращали внимания на бесплодные попытки превышения полномочий бесстыжим охранником, тем более что тот был ограничен длиной лязгающей цепи в радиусе неприличных домогательств, протестуя негодующим лаем против излишка вольности, предоставленной охраняемым особам.
Панаров, видно, все ж таки успел перекинуться парой ласковых с жестокосердной бабкой Варей. Встречая на улице Алешу, она демонстративно отворачивала голову, а то и вовсе поворачивалась к нему горбатой спиной. Цыплята на лужайке пред ее старым, почти по самые наличники ушедшим в землю домом больше не появлялись. Завидев от колонки идущего с работы Анатолия, она припускала, что есть силы, обратно, расплескивая воду из ведер на коромысле и валко, размашисто раскачиваясь из стороны в сторону на кулгавых ногах с извечными шерстяными носками в бессменных галошах.
Зиму она не пережила. Первый раз Панаров отказался идти на поминки соседки по порядку и прокомментировал ее смерть не по-христиански.
С уходящим летом в дом Алешиных родителей пришла и отрада — долгожданный газ. Ветка газопровода тянулась высоко, метрах в трех над землей, и держалась на стальных стояках, надежно вмурованных в цемент. Вести трубу пришлось издалека, метров пятьдесят от главной ветки, что влетело Надежде в копеечку.
Баба Шура попросилась по-соседски врезаться в отвод Панаровых.
— Хоть бы часть расходов оплатила; ведь получается — я и к ней газ подвела. Даже не предложили, татары чертовы! — не особо убедительно, скорее для вида, негодовала Надежда.
— Да ладно, жалко тебе, что ли? — миролюбиво успокаивал ее Анатолий. — Ты бы и без них для себя провела, а от их патрубка нам газа не убудет.