Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж.
Королева играла в башне замка Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж…
Игорь Северянин
НЕСВОЕВРЕМЕННЫЙ РОМАНС
Ах, песенки старинные, текущие рекою,
Когда на хóлмах Севера лежит густая мгла…
А вот ее история была совсем другою,
Но тоже королевскою любовь ее была.
Молоденькой курсисточке, возвышенной натуре
Он говорил: «Грядущему дорогу приготовь!»
Он говорил: «Грядущее всегда подобно буре!»
Он говорил: «Грядущее...» — ей чудилось: «Любовь...»
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
Писал о тайнах Космоса и о заре свободы,
Писал, что все изменится и что тиран падет.
Что к ценностям возвышенным потянутся народы,
Которые, пока еще, — как неразумный скот.
Она листовки клеила на стены и ограды,
И в театральной сумочке носила револьвер.
А после — революция, а после — баррикады:
«Да здравствует Грядущее и эрэсэфэсэр!»
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
И вот — война закончилась, но где же та свобода?
Всё сломано, растоптано, утоплено в крови.
А он кричал на митингах, он лез, не зная брода,
Она за ним, куда ж еще — зови иль не зови...
Они ведь были молоды, талантливы, речисты,
В сражениях — отчаянны, в дискуссиях — ловки.
И к ним пришли-нагрянули товарищи чекисты,
Без лишних слов отправили его на Соловки.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
Когда ЧК арестовала Александра Ярославского, Евгения Маркон ушла к последним, как она считала, настоящим революционерам Советской России — к уголовникам. Она стала воровкой, была арестована, сослана в Сибирь. Бежала из ссылки, чтобы устроить побег мужу.
ВОКЗАЛЬНЫЙ РОМАНС
Когда на Север увезли его,
Ее сомненья больше не терзали:
«Коль рядом нет поэта моего,
Так лучше быть воровкой на вокзале!»
И жизнь давно — сухарь, а не калач.
И песенка веселая допета.
Но вот рванется скорый поезд вскачь,
Она увидит своего поэта…
...Несется поезд вскачь.
Судьба — что детский мяч.
Она ворует чьи-то кошельки.
Она теперь одна,
И не ее вина,
Что увезли его на Соловки.
Несется поезд вскачь, За ним несется плач,
Беззвучный плач похож на черный дым.
Безумной жизни новь,
А у нее — любовь,
И ей его не заменить другим.
Несется поезд вскачь,
А ты глаза не прячь,
А на перроне — мусор и плевки,
Подрежь лопатничек,
Наденешь ватничек —
И улетишь к нему, на Соловки.
Несется поезд вскачь,
А в нем сидит палач,
А рядом с ним сидит палач другой.
…А за окошком тьма,
Она сведет с ума
Того, кто не в ладу с самим собой…
Она — в ладу с собою и судьбой,
Ее никто остановить не сможет.
И даже тот невыигранный бой
Любых побед ей кажется дороже.
Горька свобода, осторожен ум.
Но без свободы человек — обмылок…
Побег сорвался. На Секирке кум
Заряд свинца всадил ему в затылок.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
За несостоявшийся побег Александра Ярославского расстреляли. Когда ей, содержавшейся в штрафном изоляторе, начальник лагеря Дмитрий Успенский сообщил, что лично расстрелял ее мужа, она, не сдержавшись, бросилась на палача с камнем в руках. За эту попытку, которая была квалифицирована судом как террористический акт, ее тоже приговорили к расстрелу.