БАЛЛАДА О СКРИПАЧЕ
Скрипка, свитка и ярмулка — да атласный бант.
Жил в местечке по-над Бугом Янкель-музыкант.
Музыкант пригож и светел, добрая душа.
Да беда, что за душою нету ни гроша!
Расплескалась над рекою красная заря...
Ой, влюбился Янкель в Фейгу — дочку шинкаря!
Как-то вечером в хибарку к Янкелю пришел
Тот шинкарь, пройдоха Фроим, разговор повел:
«Дочь я вырастил в достатке, этим дорожу.
Я тебе секрет открою, я тебе скажу:
Чтоб моя семья могла бы сладко есть и пить,
Я таможне за товары не привык платить.
Да помощник мой в застенке. Ну а сам я стар,
Чтоб ночами из-за Буга доставлять товар.
Нынче ночью мне поможешь — выпьем по одной,
Обещаю: будет Фейга Янкелю женой!»
Не вернулся Янкель ночью, не вернулся днем.
И не слышали в местечке целый год о нем.
И сказал однажды Фроим: «Полно горевать!
Есть тут парень на примете — лучше не сыскать!»
Под хупой стояла Фейга с новым женихом
И заполнился гостями двухэтажный дом.
И веселье шло по кругу, и ломился стол...
Ровно в полночь стук раздался — новый гость вошел.
В длинной свитке, тощий, бледный, будто арестант...
Фейга ахнула: «Да это Янкель-музыкант!»
«Где ж ты был?» — она спросила, и ответил он:
«Темной ночью был я пулей у реки сражен.
Ждал меня разъезд казачий — Фроим знал о том.
Не хотел он голодранца видеть женихом...»
Он взмахнул смычком привычно и сказал: «Пора!»
А под свиткой, вместо сердца, черная дыра...
«Что же вы сидите гости? Ну-ка, встали в круг!
Так пройдись же в танце, Фроим, мой душевный друг!»
Вскрикнул Фроим, пошатнулся, головой затряс,
Побледнел, как мертвый Янкель, — и пустился в пляс...
До утра играла скрипка «Фрейлахс», будто встарь,
До утра плясали гости — и плясал шинкарь.
Фейга крикнула: «Довольно!» — и скрипач исчез.
Только тень его метнулась в придорожный лес.
...И сейчас ночами слышен старой скрипки плач:
То играет над рекою Янкеле-скрипач.
ПОЛЬСКАЯ ЛЕГЕНДА
Памяти Мориса Розенкранца
В ту ночь ударил ветер по селу.
Так бьет мальчишка палкой по забору.
Он в дом ворвался — свечи по столу.
Он выхватил из рук раввина Тору.
И, бросив драгоценный свиток в грязь,
Ударил ветер в колокол церковный.
Дремоты сельской призрачную вязь
Он заменил кровавой и греховной.
И прибежали Борух и Рувим,
Шаул и Вольф с ногою деревянной,
Арье и Мойше, Хаим, Лейб и с ним
Реб Галичер и кто-то безымянный.
Пока евреи местные тайком,
С молитвой тихой свиток очищали,
Убийцы окружали этот дом,
И Бога то и дело призывали.
И взяли всех в ножи и в топоры.
Над синагоги свежим пепелищем
Управились до утренней поры,
Убитых закопали за кладбищем.
Легли в могилу Борух и Рувим,
Шаул и Вольф с ногою деревянной,
Арье и Мойше, Хаим, Лейб и с ним
Реб Галичер и кто-то безымянный.
Убийцы в церковь пьяною толпой
Ввалились, чтобы доложиться Богу,
И видят: на иконе крест — пустой…
Исчез распятый, кровь ведет к порогу…
И тут явился перед ними тот,
Которого не ждали и не звали,
И крикнул: «Бог ваш больше не придет!
Его вы сами ночью закопали!»
Вы помните? Вот Борух, вот — Рувим,
Шаул и Вольф с ногою деревянной,
Арье и Мойше, Хаим, Лейб и с ним
Реб Галичер — но кто же безымянный?
Они бежали прочь, а по пятам
За ними дьявол гнался, торжествуя…
С тех пор столетья минули, и там
Увидишь только церковь неживую,
Развалины заброшенных домов,
Разбитых окон черные глазницы.
И тот же ветер из тяжелых снов
Листает дней забытые страницы.
И тени бродят: Борух и Рувим,
Шаул и Вольф с ногою деревянной,
Арье и Мойше, Хаим, Лейб и с ним
Реб Галичер и кто-то безымянный.