Лампа, наган да исчерканный лист.
Молча смотрел на раввина чекист.
Черная куртка, звезда на груди…
Взгляд опустил и сказал: «Уходи…»
…Что там за точка средь белых равнин?
Улицей снежной проходит раввин.
То ль под ногами, то ль над головой
Крутится-вертится шар голубой…
Любавичский Ребе Иосиф-Ицхак Шнеерсон пишет в воспоминаниях, что один из следователей, допрашивавших его в ОГПУ, Нахмансон, был сыном его хасида:
« — Как встречу его, — сказал Нахмансон коллегам, — не могу удержаться от смеха... Мои родители, видите ли, были хасиды и долгое время оставались бездетными. Лишь когда отец поехал к Любавичскому Ребе и получил от него благословение, Бог вспомнил о моей матери, и она родила сына. Этот сын и стоит сейчас перед вами...
Следователи весело заржали...»
Нахмансон прожил долгую жизнь. Еще в начале 90-х он давал интервью корреспонденту молодежной газеты. В этом интервью он с гордостью сообщил, что его наконец-то восстановили в рядах КПСС, из которой он был исключен в 1937 году.
БАЛЛАДА
О ДАМИАНЕ ГИССЕЛЕ
Был Дамиан, по прозвищу Топор,
Обманут переменчивой судьбою.
Он выслушал с улыбкой приговор,
Торжественно зачитанный судьею.
И так сказал: «Хоть я христианин —
Плюю на крест, и дьявол мой подельник.
Так пусть же отведет меня раввин
На виселицу в этот понедельник,
Хоть я не иудей — христианин».
И в понедельник шел на эшафот
Наш Дамиан, убийца и грабитель.
Насмешливо кривил разбитый рот,
Кричал зевакам: «Вместе не хотите ль?»
Не на прогулку шел — на эшафот.
А рядом с ним растерянный раввин
Шептал молитву, рвение утроив.
Топор сказал: «И раб, и господин
С утра пришли глазеть на двух изгоев:
Разбойника на казнь ведет раввин!
А я просил тебя совсем не вдруг
Идти со мною — милосердье свято.
Отверженный отверженному — друг,
А твой народ отвергнут был когда-то.
И я просил тебя совсем не вдруг...»
На Пасху через год пришла беда.
Вином разгоряченная немало
Текла толпа — не черная вода —
По улицам еврейского квартала.
На Пасху через год пришла беда.
Но кто-то вдруг толпу остановил,
На площадь сделал шаг из-за ограды.
И вид его погромщиков смутил.
Он прохрипел: «Неужто мне не рады?»
Горящим взором их остановил.
И кто-то крикнул: «Это же Топор!
Повешенный грабитель и убийца!..»
И сразу смолк нестройный пьяный хор,
Смертельной белизной покрылись лица.
То Гѝссель был, по прозвищу Топор.
Спокойным мог остаться лишь слепец,
Страшней картину видел кто едва ли.
Он гнал толпу — так гонит волк овец,
В пустых глазницах угли полыхали.
Спокойным мог остаться лишь слепец...
В воротах гетто молча встал Топор,
Глядел вокруг кровавыми глазами.
Тяжелый, будто сель с окрестных гор,
Сошел туман — и овладел умами.
Стоял недвижно висельник Топор...
С тех пор прошло четыре сотни лет.
Предания утрачивают силу.
Давным-давно истлел его скелет,
Но и сейчас покажут вам могилу,
Где он лежал четыре сотни лет.
И над могилой этой нет креста,
Надгробие разбито, стерто имя.
И, говорят, она давно пуста,
Легендами окутана иными —
Разбитая могила без креста...
Дамиан Гиссель — знаменитый европейский грабитель начала XVII века. В молодости учился в семинарии, изучал богословие, но затем избрал иную карьеру и возглавил многочисленную банду грабителей. Был в конце концов изловлен, судим и приговорен к повешению. Он отказался от священника, но потребовал, чтобы на эшафот его сопровождал местный раввин.
Жил в местечке бедный Файвел, запивал водой капусту.
Жить старался по закону, не греша.
А на полке было пусто, и в котле совсем негусто,
И давно уже в кармане — ни гроша.
И жена его пилила: «Толку нет от строгих правил!
Кипяток пустой хлебаем на обед.
Ничего ты не умеешь — посмотрел бы, что ли, Файвел,
Как живет и процветает наш сосед!