Выбрать главу
Горький ветер, Ветер и песок… Черный ветер, Твой приходит срок
А она, нащупав под накидкой Из огня спасенный свиток Торы, Так ему сказала — и улыбкой Отмела язвительные взоры: «Нет, еврейкой, дочерью еврея Буду я под чашей небосвода. Навсегда останется моею Вера истребленного народа!»
Горький ветер, Ветер и песок… Черный ветер, Твой приходит срок…
...На забытом Богом пепелище Тени, тени — тающие лица. Только ветер из пустыни свищет, Словно призывает воротиться, Но несет, несет сынов Курайза Тот же ветер, пеплом их развеяв. Не увидишь, сколько ни старайся, Племя непокорных иудеев...
Горький ветер, Ветер и песок… Черный ветер, Твой приходит срок…

После разрушения крепости еврейского племени Бану Курайза мусульмане казнили всех мужчин, оставшихся в живых, а женщин и детей разделили между собой. Мухаммад выбрал для себя из пленниц Рейхану бинт Амр. Она стала его собственностью. Мухаммад хотел жениться на ней, но она упросила его не делать этого. Когда он взял ее в свой шатер, она отказалась принять ислам, осталась иудейкой.

БЕШТ И ДОВБУШ

Существует несколько легенд, в которых рассказывается о дружеских отношениях между основоположником хасидизма, великом праведнике и чудотворце рабби Исраэле (Исроэле) бен Элиэзере, известном как Баал-Шем-Тов (Бешт) (1698-176о), и Олексой Довбушем (1700–1745) — знаменитым разбойником, «опришком», «карпатским Робином Гудом». Согласно хасидским преданиям, рабби Бешт до конца жизни не расставался с трубкой, подаренной ему Довбушем.

КАК РАЗБОЙНИК ДОВБУШ

ВПЕРВЫЕ ВСТРЕТИЛСЯ С РАВВИНОМ БЕШТОМ

Как-то раз надумал Довбуш к рабби Бешту в дом вломиться, Чтоб разжиться у раввина и деньгами, и вином. Вышиб дверь и на пороге встал: в одной руке рушниця, А другой сжимает саблю, сердце ходит ходуном... Было то в канун субботы. Видит легинь — стол накрытый. И хозяин с полным кубком во главе стола стоит. И воскликнул грозно Довбуш, тот разбойник знаменитый: «Подавай сюда припасы да вино, поганый жид!»
Но как будто не услышал ватажка хозяин дома, Молча он смотрел на кубок, лишь губами шевелил. Разозлился крепко легинь: «Тут клинок, а не солома!» Ухватил он рабби Бешта и тряхнул что было сил. Покачнулся реб Исроэль, покачнулся полный кубок, Капля винная упала на разбойничий клинок. И тотчас Олексе будто смертным льдом сковало губы, И разжались пальцы сами, отпустили черенок.
Испугался грозный Довбуш — что за чудо приключилось? Ухватил разбойник саблю, а поднять ее не смог! Лег клинок у ног Олексы... Капля алая дымилась... И попятился разбойник, и споткнулся о порог. Рабби Бешт благословенье дочитал и улыбнулся. «Проходи, — сказал негромко, — с миром ты, так пей и ешь!» С той поры во все субботы Довбуш сабли не коснулся: Больно тяжкой становилась от вина, что прóлил Бешт.
И пошла молва в Карпатах: по субботам Довбуш славный Безоружен, беззащитен, будто малое дитя. Собрались враги Олексы, и сказал им вóрог главный: «Коли так — пойдем в субботу и возьмем его шутя!» Вот тишком они подкрались, вот они ввалились в хату, Что стояла за пригорком, на окраине села. Как тут голыми руками отобьешься от проклятых? А они в лицо смеются: «Довбуш, смерть твоя пришла!»
Только Довбушева сабля, что лежала в ножнах тихо, Вдруг взлетела и влетела прямо в руку ватажку. И взмахнул Олекса саблей, да еще присвистнул лихо, Побежали прочь злодеи по весеннему снежку!..
Было так, иль сочинили — неизвестно и поныне, Только все же верят люди в те чудесные дела. С тех времен по эту пору говорят на Буковине, Будто силой капли алой сабля душу обрела.