Алистер легонько барабанил пальцами по столу, чья поверхность была такой же блестящей, как и стол доктора Вольмана. Наконец, он заговорил, тщательно подбирая слова:
— Мужчина, которого мы ищем — а все свидетельства указывают на то, что это действительно мужчина, — имеет самый необычный преступный умысел, с которым я только сталкивался в своей карьере.
— Ты изучил стольких жестоких преступников, совершивших ужасные поступки. Я не понимаю, почему ты считаешь этого человека уникальным, — тихо произнесла Изабелла.
— Потому что я уверен, что мы ищем человека, чьё личное обаяние полностью скрывает его склонность к насилию. По словам друзей жертв, по меньшей мере, у двух девушек появился новый кавалер, который заваливал её подарками и всячески ухаживал.
— У многих актрис есть поклонники, — заметил я. — Нет никаких доказательств того, что за девушками увивался один и тот же человек.
— Как и нет доказательств обратного, — парировал Алистер и глубоко вздохнул.
— Кем бы он ни был, ему удалось завоевать доверие своих жертв и убедить их встретиться в театре в позднее время. Он убивает их только после того, как знакомится и соблазняет. И такое поведение показывает нам две яркие, черты личности этого убийцы: любовь к театральности и жестокость.
— Но его склонность к жестокости не была настолько очевидна до убийства мисс Биллингс, — взволнованно заметила Изабелла. — Первых два убийства были… почти поразительно красивыми.
— Потому что прежде он не отмечал их тела, — задумчиво произнес Алистер, — в отличие от последнего случая.
Эта же мысль посетила меня прежде в мертвецкой.
— Почему же он изменил свое поведение?
Алистер откинулся на спинку стула и переплел пальцы.
— Именно над этим я размышлял с тех пор, как ты мне об этом рассказал. И вот что я понял: в последнем убийстве, в отличие от предыдущих, его безжалостность не была так заметна.
— Но татуировка на её теле должна значить что-то еще! — настаивал я.
Я обращался к Алистеру, но ответила мне Изабелла.
— Возможно, мы сможем понять, зачем он это сделал, если взглянем на то, что он написал.
Я выпрямился на стуле.
— Да, об этом я тоже хотел поговорить.
Я снова разложил на столе фотографии.
— Я так понимаю, что «блистающий праздник» — это про театр, — произнёс я. — Он упоминал про это в письме в «Таймс».
— Либо это еще один способ упомянуть По, — заметила Изабелла, вскидывая на меня горящие глаза.
— Каким образом? — удивлённо поинтересовался я.
— Эти две строки — выдержка из стихотворения Эдгара Аллана По под названием «Червь-Победитель», — ответила она. — В этом спектакле по сцене бесцельно бегают скоморохи, преследуя Призрака, которого никогда не поймают. В зале «сидят Серафимы и плачут», а в конце пьесы появляется гигантский червь, который съедает всех скоморохов. И на этом занавес опускается.
— Звучит ужасно, — ошеломлённо выдавил я.
Изабелла рассмеялась, и смех её был похож на звон колокольчиков.
— Это и выглядит ужасно. Основная мысль стихотворения в том, что жизнь — нелепый танец, в конце которого нас ожидает отвратительная смерть.
— То есть, буквально — черви, поедающие наше тело в могиле? — спросил Алистер.
— Да, — кивнула она.
— И зачем, во имя всего святого, писать это у девушки на спине? — произнёс я.
Изабелла ответила тихо, но уверенно:
— Думаю, он пытается нам сказать, что мы и есть те Серафимы.
— Почему? — не понял я.
— Потому что наша судьба — наблюдать и плакать. Мы ничего не можем изменить, — тихо ответила она. — И он осквернил её тело. Так, как это сделал бы Червь-Победитель.
На несколько секунд в комнате повисла мрачная тишина.
— Но кто он такой? — воскликнул я, барабаня пальцами по столу. — И почему он выбирает своими жертвами актрис Фромана?
— Он — коварный обольститель. Вспомните: он убеждает каждую из женщин красиво одеться. Возможно, они даже репетируют это на сцене, после того как все уйдут домой. Он ведь говорил каждой жертве, что «сделает из неё звезду».
Я вспомнил Чарльза Фромана, репетировавшего в отеле «Никербокер» сцену с очередной Джульеттой.
Но решил вернуться к этим мыслям попозже.
— Момент осознания каждой жертвой его истинных намерений был ужасным, жестоким предательством. А удушение само по себе — один из самых болезненных способов убийства. Поэтому даже если он и обставил смерть каждой женщины красиво и умиротворённо, на самом деле она не испытывала ничего, кроме боли и страха.