Я замолчал.
Я был согласен с Алистером: этот убийца — один из самых бесчеловечных за все годы моей работы.
— Подытожим, — произнёс Алистер. — Мы знаем, что имеем дело с необычайно жестоким убийцей. Мы знаем, что этот убийца — не Тимоти По и, возможно, теперь доктор Вольман сможет нам это любезно подтвердить.
— Естественно.
Алистер выложил перед собой копию письма Элизы Даунс, и доктор Вольман надел очки.
Я добавил к нему полученное вчера письмо в «Таймс».
— Я должен поблагодарить репортеров «Таймс», Райли и Богарти, за то, что они раздобыли письмо Даунс, — сказал Алистер с усмешкой. — Они поймали капитана Малвани в хорошем настроении; он согласился одолжить им это письмо для их последних новостей о По, которые попали этим утром на газетные полосы.
Капитан Малвани, похоже, действительно был настроен благодушно, раз отдал репортёрам улики по убийству.
Если, конечно, — а это весьма вероятно, — прокурор не решил выдвинуть По обвинения по убийству Элизы Даунс.
Он не смог заручиться поддержкой семьи Даунс: они были категорически против, чтобы тело Элизы эксгумировали.
А обвинения По в двух убийствах были для прокурора несомненными; и этого окажется более чем достаточно, чтобы приговорить мужчину к казни на электрическом стуле в Синг-Синг.
А смерть мисс Даунс могла разрушить всё дело.
— Ещё у меня есть дополнительные образцы для сравнения, — произнёс я.
Я протянул ему записную книжку, где По в первый раз написал свой неправильный адрес, и переданное мне вчера письмо, в котором он утверждает, что невиновен.
Также удалось раздобыть квитанцию, подписанную Чарльзом Фроманом — результат моего бесстыдного подкупа одного из клерков отеля «Никербокер».
К ним Алистер добавил свою собственную находку.
— Ещё один подарок от репортёров «Таймс», — пояснил он, кладя на стол открытку, похожую на те, что прилагаются к букетам в цветочных магазинах. — Вы же знаете: они говорили с друзьями Анни Жермен, второй жертвы. И одна из её подруг нашла в вещах девушки эту записку.
Мы прочитали четыре слова, написанные неаккуратным почерком:
«За кулисами в одиннадцать?»
— Значит, вы хотите, чтобы я сравнил эти образцы, нашёл определённые закономерности и установил, писал ли их один и тот же человек? Прекрасно!
Доктор Вольман надел белые хлопчатобумажные перчатки.
Сначала я подумал, что он сделал так по привычке, ведь каждое послание было завёрнуто в защитный пакет. Но затем доктор Вольман достал листки бумаги, один за другим, из полиэтилена, подошёл к огромному, полутораметровому окну и изучил каждое письмо на свет.
Мы почти пятнадцать минут сидели в тишине, пока доктор Вольман не закончил и не вынес вердикт:
— Если Тимоти По — действительно автор вот этого, — он указал на строку с адресом и вчерашнее послание для меня, — то он не может быть тем же человеком, кто написал вот это.
И он поднял со стола письмо, написанное на нежно-голубой бумаге, найденное на месте первого убийства.
— Что вы выяснили? — спросил я, взволнованный тем, что нам сейчас предоставят доказательства того, что я не ошибался в По.
Доктор Вольман улыбнулся уголком губ.
— Я сравнил хвостики в буквах «д» и «у» в письме на голубой бумаге и в образцах почерка По. Они не похожи, совсем не похожи. Тому же, в нашу первую встречу, мы заметили, что голубое письмо начинается с ложного наклона влево, а к концу переходит в наклон вправо. В почерке По отсутствует любой уклон — будь то вправо или влево — даже в том длинном признании, написанном вам. Посмотрите сюда.
Он указал на фразу: «Клянусь вам, я невиновен».
— В состоянии возбуждения он не смог бы завуалировать свой истинный почерк, — продолжил доктор Вольман, — даже если бы очень захотел. И я отчётливо вижу — в каждом слове, в каждом наклоне букв, — что мы имеем дело с двумя разными авторами писем.
Он протянул нам письма, продолжая рассказывать о различной силе нажатия пером в двух образцах почерка.
Каким же облегчением было услышать от доктора Вольмана то, в чём мы интуитивно были уверены!
Даже если эти доказательства не могут быть приняты во внимание судом, они стали серьёзным подспорьем в нашей собственной теории.
— А что по поводу открытки и подписи Фромана? — поинтересовался я.