— Пошла вон! Какого черта здесь топчешься? — Этот голос Дориан сразу узнал. Он слышал его лишь дважды, но за это время успел возненавидеть.
— Простите, госпожа. — Каллиста выбежала из комнаты.
Далия прошла и остановилась перед кроватью Дориана.
— Очнулся? Это хорошо. Antistes хочет с тобой поговорить.
Дориан враждебно посмотрел ей в глаза.
— Еще бы. Скажу сразу: я не знаю, где Армин. А если бы знал, то не сказал бы.
Далия рассмеялась.
— Какая смелость! Похвально. Только вот, побеседовав с правителем, по-другому запоешь.
— Зачем тебе это нужно? — горько спросил Дориан. — Ты же любишь Армина. Почему его предаешь?
Вампирша усмехнулась и покачала головой.
— Люблю? Возможно. Но я всего лишь его наложница. И то, видно, бывшая. Армин не любит никого, кроме себя. Когда ему хочется секса, он находит женщину вроде меня и удовлетворяет с ней потребности. Никакой любви здесь нет и быть не может.
Дориан не сразу ответил. Оценивающе глядя в глаза, он, наконец, произнес:
— Но ты хочешь другого. Ты обижена на Армина за то, что он не видит в тебе женщину. За то, что не любит тебя.
Щеки Далии залились краской, скулы напряглись.
— Ошибаешься!
— Нет.
Сжав кулаки, она приложила немалые усилия, чтобы не наброситься на него и не завершить начатое.
— Твое счастье, что Antistes приказал тебя не трогать!
Не дожидаясь ответа, Далия покинула комнату.
.
Утро выдалось таким же душным и мрачным, как прошедший день. Армину стало казаться, что в этом месте никогда не светит солнце. Проснувшись, он ощутил сильную слабость. Тело затекло, раны заныли. Выбравшись из пещеры, демон распрямил спину и огляделся. Куда идти? Что делать? Вечно прятаться не получится. Да ему и не хотелось. Необходимо было решить, как лучше поступить с вампирами-предателями. Армин подумал о Герхарде Ланце. Его ждала особая расправа. Армин Делацеро способен простить многое, только не предательство.
.
То ли похлебка оказалась целебной, то ли организм сильным, но уже с утра Дориан почувствовал себя лучше. Шея почти перестала болеть, хотя снять перевязь ему еще не разрешили. Каллиста снова навестила его, чтобы справиться о здоровье и забрать поднос. Все это время она молчала и избегала встречного взгляда с пленником.
«Это Далия ее запугала», — решил Дориан.
Ему стало жалко девушку. Интересно, как она жила до того, как ее сделали рабыней? Была ли счастлива? Кто ее родители? Хорошие ли люди? Дориану захотелось узнать о ней больше.
«Неужели я влюбился?» — поймал он себя на мысли.
Несмотря на неприглядную внешность, Каллиста ему понравилась. Есть в ней что-то особенное. Может, жалость к ней растрогала сердце Дориана, может, что-то другое. Парню захотелось, чтобы она подольше побыла рядом, пусть бы даже молчала. Он был бы счастлив оттого, что просто смотрит на нее. Но Каллиста быстро покинула комнату. Получив ответ на вопрос и забрав посуду, девушка ушла.
— Проклятая Далия! — прошипел Дориан, оставшись один. Он почти не знал, но уже ненавидел эту женщину всем сердцем. Ведь она жестоко обращалась с Каллистой, предала Армина.
Вспомнив об Армине, Дориан почувствовал тревогу. Хорошо бы ему находиться сейчас далеко и никогда не сталкиваться с Герхардом Ланцем и его приспешниками. Как бы о нем ни отзывались, но сейчас он слишком уязвим. Чтобы восстановить силы, нужно много времени.
Через час в комнату пожаловал Норман — член самого близкого окружения Ланца. Тот самый угрюмый мужчина в черной шляпе, страдающий от безответной любви к Далии. Он был по-прежнему хмур и недоволен.
— Тебе лучше? — спросил он без приветствия.
Дориан поднял голову и посмотрел на него. Ему совсем не хотелось разговаривать с кем-либо из свиты Ланца, но молчание в сложившейся ситуации — не лучший вариант.
— Да, — ответил парень.
— Хорошо. — Норман развернулся, чтобы уйти. — Вечером Antistes ждет тебя в совещательном зале.
На этот раз Дориан ограничился кивком. Когда Норман ушел, он задумался. Герхард Ланц совсем не воспринимался им как носитель звания Antistes. Сколько Дориан себя помнил, так вампиры звали только Армина. Он — их истинный повелитель. Благодаря ему появился их вид. Никто другой не смел занимать его пост. Дориан поймал себя на мысли, что привязался к Армину крепче, чем ему сразу показалось.