— Я не знаю, кто это сделал... Но, конечно же, не Петя! Как вы могли подумать? — Подбородок Евы задрожал. — Я ходила в аптеку, потом зашла в гости к аптекарше, а когда вернулась... — Не договорив, она вновь громко разрыдалась. — Я бы никогда... Никогда!
— В деревне о тебе всякое болтают, — заметил милиционер. — А еще мать твоя недавно села за убийство.
— Я никого не убивала! — закричала Ева. — Это не я!
— Ну-ну. — Милиционер недоверчиво хмыкнул. — Все так говорят. Лучше признайся, и тебе сократят срок. Тем более, ты несовершеннолетняя.
— Мне не в чем признаваться! — Ева отчаянно взглянула на него. — Почему вы мне не верите?
— Потому, что около тебя был найден нож со следами крови погибшей! — рявкнул следователь.
— На полу была кровь...
— Хватит врать!
— Почему вы не допросите Анну Ивановну — нашу аптекаршу? — горько спросила Ева. — Она скажет вам, что я была у нее, когда... когда это случилось. Вы же должны знать, когда умерла баба Люда!
— Ты будешь учить меня, как работать?! — взорвался следователь. — Ишь ты, умная нашлась! Насмотрелась кино, и туда же! Посидишь пока в камере, а завтра решим, что с тобой делать.
Закончив разговор, следователь приказал конвоиру отвести Еву в камеру.
— Вот попадешь в колонию для несовершеннолетних, там из тебя спесь быстро выбьют! — прокричал он ей вслед.
Суровый конвоир провел Еву по узкому коридору, где расположились временные камеры для содержания только что арестованных, и, остановившись около одной из них, снял наручники с покрасневших запястий девушки, открыл дверь решетки и грубо втолкнул ее внутрь. Снова заперев дверь на ключ, милиционер ушел.
Ева осмотрелась. Камера оказалась маленькой, холодной и мрачной. У обшарпанной стены стоял низкий топчан, на котором вовсю храпел какой-то человек, похожий на бомжа: грязный, волосы не расчесаны, лицо заросло густой щетиной, одежда старая и потрепанная. От него жутко несло алкоголем и помойкой.
Ева уселась на бетонный пол в дальнем углу камеры, у противоположной от топчана стены. Холод, казалось, пробрался под кожу, но ее трясло не от этого, — жуткая картина по-прежнему маячила перед глазами. Дикий ужас снова сковал сердце. Кто?! Кто это сделал? Кому понадобилось убивать несчастную старую женщину? И где Петя? Его похитили или..? Ева не смогла заставить себя подумать о том, что может следовать за словом «или».
Было похоже, что следователь намеренно хочет упрятать ее за решетку. Ведь есть несколько фактов, оправдывающих ее: надпись над окном (убийца вряд ли стал бы оставлять послание самому себе); нож, выпавший из руки Евы в момент, когда она увидела разгромленную комнату и тело мертвой соседки (убей она бабу Люду, крови на нем было бы больше); рана на шее бабы Люды (почему никто не обратил на нее внимания?!); и, в конце концов, показания Анны Ивановны. Ее ведь так и не допросили! Но почему? Почему?!
Осознав полную беспомощность, Ева снова заплакала. Она не могла сделать ничего: ни выбраться из камеры, ни доказать свою невиновность, ни отправиться на поиски брата. Где Петя? Жив ли он? На эти вопросы она не сумела себе ответить.
Ева почувствовала, что сходит с ума. Слишком много потрясений навалилось на нее в этом году. Сначала ухудшились ее отношения с односельчанами, потом появились жуткие сны, затем сгорел клуб, потом Еву саму чуть не сожгли заживо, следом шли жестокость Олега, глупая помешанность Пети на вампирах, и вот теперь... все кончилось убийством. Двумя убийствами. Сначала Мария зарезала Олега, а теперь некто неизвестный жестоко расправился с бабой Людой. И Петя пропал. Ева взмолилась Богу, чтобы брату удалось убежать. Если так, то он в скором времени вернется в Ивановку. Он умный, и Ева верила, что, если он жив, то найдет способ, как возвратиться домой.
Домой... Но куда? Родной дом сгорел, дом бабы Люды опечатан милицией. Даже когда закроют дело, его все равно передадут государству, потому что родственников у старушки нет, а Ева с Петей там не прописаны. У них больше нет жилья. Грубо говоря, они стали бомжами. Посмотрев на человека, продолжающего храпеть на топчане, Ева горько вздохнула. Она и думать не захотела, что брат сейчас, возможно, сидит в каком-нибудь подвале и плачет от холода и страха.