— Мне это и нужно.
— Лучше бы полезным делом занялся вместо того, чтобы нести глупости... — пробормотал Хоррас и вышел за дверь. — Напился и болтает всякую чушь.
Откинувшись в кресле, Армин уставился в потолок и улыбнулся. Новая прихоть казалась глупой, — он это прекрасно понимал, но устал быть умным и серьезным. Ему хотелось «сорваться», совершить какую-нибудь нелепость, забыться в новых ощущениях. Выходя в день, когда он утвердил заместителя, из замка, Армин думал, что там, за мрачными стенами его ждет свободная, полная приключений жизнь. Когда-то, покидая с Хоррасом ненавистное племя, он думал так же о мире за лесом. Но, как и тогда, ошибся. Поначалу было интересно и весело, но со временем однообразная жизнь ему наскучила. Постоянные гулянья с распитием вина и прочих дурманящих напитков, бесчисленные женщины в его постели, лиц и имен которых он не запоминал, зависть и придирки Хорраса... Его выворачивало от этого, он хотел скрыться от суеты в каком-нибудь параллельном мире, где остался бы совсем один, но у него не имелось такой возможности. В этом мире у него миссия, которую он обязался выполнить. Именно она заставила его жить среди рутины и никуда из нее не выпускала.
Хоррас всю жизнь завидовал ему, и Армин это знал. Ему даже не приходилось читать мысли белокурого, — тот никогда не умел скрывать чувства. Один его взгляд говорил о зависти, а брошенные как бы невзначай слова только подтверждали это. Хоррас завидовал всему: начиная от внешности и заканчивая положением Армина в сверхъестественном мире. Он не мог смириться с тем, что сам является всего лишь его тенью. Хоррас считал, что Армину досталось самое лучшее, что могло бы достаться демону, а он так наплевательски к этому относится. Конечно, Армин выполнял миссию, но совсем не так, как того требовал Дьявол: он не обращал людей, все реже направлял их во Тьму; он просто развлекался — целыми днями и ночами Армин вел разгульный образ жизни, а Хоррас постоянно думал, кого бы еще посвятить в вампиры.
«Я справляюсь с его миссией намного лучше, чем он сам, — с негодованием думал белокурый. — Почему же Идеал — он, а не я?»
Разумеется, никто не ответил ему на этот вопрос.
Так прошло еще три века. Хоррас, в отличие от Армина, уже не вел счет времени. Для него существовала лишь она — вечность. Не имеющая конца, наполненная однообразием унылая подруга вселенной.
Шел 1808 год. Армин с Хоррасом перебрались в Лондон, в тихий и уютный Ист-Энд. Уже несколько месяцев Армин вел себя подозрительно: он стал гораздо спокойнее, перестал прожигать жизнь за рюмкой, начал избирательнее относиться к женщинам. Мог сутками сидеть дома в полуразвалившемся, скрипучем кресле, читая книги или о чем-то размышляя в полной тишине.
В тот вечер Хоррас возвращался с очередного гулянья. Он напился так, что ноги едва его держали. Стояла осень. Сильный дождь промочил вампира до нитки, но хмель и не собирался выветриваться из ослабшего тела. Подходя к дому, Хоррас становился мрачнее.
«Сейчас этот зануда все настроение мне испортит», — мысленно проворчал он.
Под «этим занудой» подразумевался Армин. В последнее время он стал слишком раздражительным, и Хоррас часто не мог найти к нему подход. Армин все реже и реже затевал с ним разговоры. Он предпочитал сидеть в четырех стенах, в полном одиночестве, и думать-думать-думать... О чем он думал? Неизвестно. Хоррас обладал телепатическим даром, но не мог услышать мысли Армина. Неужели у него появились тайны от друга? Не исключено. И это злило Хорраса.
Как и следовало ожидать, Армин набросился с оскорблениями на выпившего друга, едва тот переступил порог маленького покосившегося домика, в котором они жили.
— Где ты ходишь? — требовательно спросил Армин. — Черт же тебя дери, опять набрался! Сколько еще мне созерцать твою пьяную физиономию? — Он отчитывал его, не скупясь на выражения, как отец провинившегося сына. Хотя, в какой-то степени так и было, — он ведь создал его, создал как вампира.
— Не кричи... — протянул Хоррас, пытаясь сообразить, в какой стороне находится его комната. — Мне и так плохо...
— Сейчас станет еще хуже, — процедил Армин и, схватив пьяного друга за шкирку, бесцеремонно выбросил на улицу. — Войдешь, когда протрезвеешь.
И дверь захлопнулась.