Авров положил руку на руку Алексея Ивановича, кивнул приглашающе на выход.
В зеркальном зале «Праги», куда вступили они после стремительной пробежки вдоль Тверского и Суворовского бульваров, Авров деловых разговоров не вёл. Ему, видимо, важно было показать лишь зримые контуры владений, в которых он был хозяином.
После «Праги» был «Славянский базар», потом какой-то «БарКабачок» в каком-то сумеречном Кривоколенном переулке, внутри отделанный с роскошью Юсуповских дворцовых покоев. Авров явно тяготел к тяжеловесным остаткам роскоши ушедших веков. Где-то на пятом или шестом заезде Алексей Иванович, уже порядком перенасыщенный впечатлениями, сказал утомлённо:
− Всё, Авров. Отвези меня в гостиницу, и добавил: - Можешь считать, что американскую дуэль на этот раз выиграл ты… - Он с умыслом напомнил Аврову о фронте, когда в зарождавшихся спорах выходили они из землянки на волю, втыкали в снег мундштуки и с десяти шагов каждый из них стрелял из пистолета в собственность противника, меткостью выстрела доказывая свою правоту. Была в этом наивная фронтовая романтика молодых командиров. Но в тех давних отношениях между ним и тогдашним старшиной Авровым подобная безобидная романтика не раз могла завершиться смертью одного из них. Алексей Иванович давал понять, что понимает роскошество власти, преподнесённое ему нынешним Авровым, но прошлое продолжает быть между ними. Авров всё понял, но счёл нужным примиряющее похлопать бывшего своего командира по плечу:
− Ещё только в одно место, командир! – сказал Авров с какой-то особой значительностью. Протянул руку, водитель тут же вынул из ящичка на приборной доске, протянул Аврову трубку радиотелефона.
Пальцем, на котором посвечивало обручальное кольцо, Авров набрал комбинацию цифр. Женский голосок, слышимый в машине, отозвался в трубке.
− Здравствуй, Хорошечка! Жива ли, здорова?.. – Авров говорил без эмоций, как обычно разговаривает начальствующее лицо с подчинённым ему аппаратным послушником. – Готовься к приёму. Через девять минут будем.
Машина рванулась по Садовому кольцу к Комсомольскому проспекту. Алексей Иванович догадывался куда, зачем влёк его напоследок Авров и отнёсся к приготовленному ему очередному соблазну с молчаливой иронией.
Девица оказалась хорошенькой блондиночкой, хотя в нынешний век господства химии трудно даже при писательской проницательности определить, какой цвет волос достался человеку от рождения. По родственному встретив Аврова, она оценивающе оглядела Алексея Ивановича, видимо удовлетворённая мимолётной профессиональной прикидкой, мило засмеялась, протянула ему руку.
− Полиночка, - сказала весело, и тёплые ласковые пальцы обласкали его ладонь.
Авров счёл нужным вмешаться в их знакомство, сказал, как будто забыв о тактичности, которой умно придерживался весь вечер.
− Полинка, По-ле-чка, - почти Полянка. В каком-то сочетании вы тёзки с Алексеем Ивановичем. По роду-племени он – Полянин. Наверное, из тех древних полян, от которых пошла Русь!
Девица посмотрела на Алексея Ивановича, спросила с хорошо идущей ей наивностью:
− Вам нравится, что мы – тёзки, да?..
Алексей Иванович что-то неловко бормотнул в ответ, остро взглянул на Аврова: помнит ли бывший старшина их санитарного взвода, как бесчеловечно, вместе с Комбатом-Два, подставили они под пули ту, фронтовую Полинку, которой бы ещё жить и жить?..
При всём старании Аврова и умелой привлекательности нынешней Полиночки, Алексей Иванович не остался гостевать в её квартирке, одинаково уютной и в кухоньке, и в столовой, и в спальне.
С нарочитой жестокостью к себе, сославшись на протезы, из которых с утра не вылезал и на обострившиеся боли, он уже настойчиво попросил Аврова отвезти его в гостиницу. Надо отдать должное Геннадию Александровичу, - удивительно тонко он чувствовал допустимые возможности своей власти над другой личностью.
− Жаль, - на прощанье сказала Полиночка с почти искренним сожалением. – Вы огорчили не только меня. Вы огорчили Геннадия Александровича. Может, всё-таки останетесь?!.
Алексей Иванович не ответил, извлёк из угла свою палочку-опору, сунутую в угол по приходе, посмотрел в глаза Полиночки с такой осуждающей жалостью, что женщина, готовая старательно услужить воле шефа, стушевалась, повинно, с заискивающей нежностью попрощалась с Авровым.
− Ты, как прежде, в нравственной броне? – иронично спросил Авров, когда они уселись в машине. – Не кажется ли тебе, что ты постоянно отстаёшь от времени? Всё меняется, меняются люди, а ты, окостенел в канонах довоенных лет!