Только теперь уловил Алексей Иванович, почему Авров оставил ему в лодке свой патронташ. Уяснил и – в который уже раз! – подумал: « Нет, не прост ты, Авров! Ох, не прост!..»...
Неторопливым движением он открыл стволы своего «Зауэра», из патронников извлёк оба патрона, один бросил Аврову, другой – мрачному телохранителю.
Авров поймал патрон, повернул, увидел свинцовую головку «Жакана». Лицо его застыло, белые усы под широким коротким носом стали невидимыми даже в красноватом отсвете костра, капли пота заблестели на выпуклых висках.
− Вот так, Авров, - в охватившем его безразличии к тому, что свершилось и могло ещё свершиться, проговорил Алексей Иванович.
− Если бы я выстрелил, не тебе решать бы мою судьбу.
Авров медленным движением отёр пальцем один, другой висок, долго оглядывал папиросу, вытащил из мундштука, щелчком отправил в огонь, сказал высоким напряжённым голосом:
− Тебя, Полянин, ни бог, ни чёрт не разберёт. Умом не обделён, а дурью всю жизнь маешься… Я ж тебе безбедную жизнь готовил. Да, вижу: корм не в коня. Чокнутый конь попался!..
Авров в раздумье покусал всё ещё подрагивающие губы, сказал, ожесточая голос:
− Всё, Полянин, забавы кончились. Устал я от тебя. С войны у барьера топчемся. Кому-то пора и выстрелить!.. Всё в благородство играешь! – он подкинул на ладони патрон, отяжелённый пулей. – А мы из породы крутых. Свои у нас понятия о жизни. Потому, извини, но распорядиться тобой придётся не по-благородному… - Авров взглянул холодно, беспощадно.
Как бы ни был Алексей Иванович убеждён в бессмысленности всего, что происходило сейчас в ночи, он пожалел в это мгновенье, что сам оставил себя безоружным.
Жизнь порой удивительно точно повторяет то, что когда-то уже было. Давно, давно, в тягучие дни плена, Леонид Иванович Красношеин вёл его в карьер, на место расстрелов. И как тогда, в карьере, приготовляясь к неизбежному своему концу, удивляясь охватившему его тоскливому безразличию, он и теперь проговорил про себя те же самые слова, которыми тогда пытался примирить себя со смертью: «Это же не страшно. Удар пули – и всё». Всё же дико было увидеть бесчеловечное прошлое, возвращённым сюда, к согревающему теплом костру. В остро почувственной горечи Алексей Иванович усмехнулся.
Авров заметил.
− Напрасно, Полянин, - сказал он с каким-то тягучим сожалением. – Всё, так или иначе, возвращается. Всё, так или иначе, кончается. Прошлое придётся закрыть вместе с тобой… - Авров посмотрел на своего охранителя. Плотный, борцовского вида детина в готовности поднялся. Движением руки Авров остановил его.
− Скажи, Полянин. Почему, имея в стволе эту вот пулю, ты всё-таки не выстрелил? Сердце дрогнуло? Или сообразил, что будет с тобой, если завтра я вдруг не явлюсь в департамент?.. Что молчишь? Не до исповеди?..
Алесей Иванович с пробившейся в сознание иронией ответил:
− Тебе-то что до моей исповеди, старшина?!.
− Всё командиром себя помнишь? А тягаться задумал не со старшиной! На кого руку поднял?!
Алесей Иванович смотрел на бывшего своего подчинённого с несходившей с лица усмешливостью. Никогда ещё не был так неприятен он ему, как сейчас, в торжествующей своей силе.
− Что мне страшиться, Авров? – проговорил он, не скрывая неприязни. – Я только исполнил бы приговор, что заслужил ты ещё там на фронте. Нет, Авров, спасло тебя другое. Спасла тебя дурная моя способность видеть то, что за пределами этой вот минуты. Тебя не станет, тьмы других услужников заступят твоё место. Жизнь сама рассчитается с тобой, вечный старшина…
− Распелась пташка! – холодно сказал Авров. Он что-то сосредоточенно обдумывал.
− Жорик, тут ведь кругом вода? – спросил он, вглядываясь в темноту, накрывающую разливы. – И вроде бы, вода прибывает?.. – Вопросительно он смотрел на своего телохранителя, стоявшего у костра в хмуром ожидании. Жорик его понял.
− Вода кругом, хозяин. И прибывает! – подтвердил он.
Авров достал из портсигара папиросу, вставил в длинный мундштук, прикурил от горящего прутика. Поглядел исподлобья на Алексея Ивановича, отстранённо сидевшего у ствола ольховины, вытянув протезные ноги. Выпуская из-под щёточки усов, струю приятного ему дыма, сказал раздумчиво:
− Может без крови, Жорик?
− Можно и без крови, хозяин!
Они переговаривались спокойно, деловито, как мясники переговариваются перед закланием бессловесного бычка.
− Лодку опрокинем, по реке пустим. Мало ли на воде случается!.. – Жорик был рассудителен, деловит, как всегда рассудительны и деловиты исполнительные слуги. – Ну, а для верности… - Жорик вразвалочку подошёл к Алексею Ивановичу, взял с его колен ружьё, вложил в стволы патроны с пулями. – Не возражаешь, хозяин?.. Авров кивнул. Жорик поднял ружьё, двумя выстрелами разбил на его ногах оба протеза…