3
Алексей Иванович, наконец-то, вполз на плот, и силы оставили его. Уткнувшись потным измазанным лицом в сено, не в состоянии превозмочь тяжесть даже собственной руки, он лежал какое-то время в совершенной неподвижности. Но он был жив. И таинства продолжающейся в нём жизни заставляли сердце и клеточки измученного тела усиленно работать, восстанавливали, накапливали, казалось бы, до предела израсходованные силы. До помрачнения в глазах перетерпливая боль, приподнялся, сел. Он понимал, что сделал только первый, малый шаг к возможному своему спасению. И когда мысленно представил, что уготовано ему ещё преодолеть, содрогнулся от огромности того, что предстояло, и ничтожности того, что было при нём.
Навалившись болью протестующим телом на шест из срезанной тонкой берёзы, он с тяжким стоном сдвинул плот на воду.
Путь, который предстояло одолеть, Алексей Иванович представлял зримо. Как ни широко разлилась по низинам, полям и лесам талая вода, потоки её так или иначе все сливались в речное русло. На лодке, от реки до острова, они отъехали по разливу не более, чем на километр. Километр этот он должен был преодолеть своей силой, потом уже течение подхватит и понесёт. Вниз по течению, надо проплыть километров пятнадцать, до стрелки, где русло раздваивается. Попасть надо обязательно в левое русло. Там, на выходе в открытые полои, на высоких островах, остались дома, когда-то переселённой оттуда при образовании Волжского моря, деревни. Там, рядом с полуразрушенной церковью и устоявшей во времени колокольней, оборудована маленькая, в один дом, рыбацкая база. Если до церкви он доберётся, он спасён.
Окутав зябнувшие остатки ног сеном, перекидывая трудно дающимися усилиями шест с одной стороны на другую, Алексей Иванович проталкивал неуклюжий плот по затопленной мелиоративной канаве. Вчера на лодке в такое же предвечернее время они проскочили путь от русла до острова за три минуты. Теперь, чтобы добраться до реки, нужны были часы.
Плот, царапаясь о подтопленный ивняк, медленно продвигался по канаве. Впереди, среди воды, замаячил невесть кем поставленный столбик. Алексей Иванович вскоре разглядел, что на последней, не затопленной кочке, стоял на задних лапах ещё не вылинявший белый зайчишка. Что-то общее было в беде человека и в судьбе близкой к погибели одинокой зверушки.
Как ни трудно давался каждый упор шестом, Алексей Иванович в жалости к бедолаге всё-таки подогнал плот. Зайчишка, вздрагивая ушами, испуганно топчась на кочке, в конце-концов внял устало-ласковому голосу: впрыгнул в передний конец плота, вжался во впадину, накрыл спину длинными ушами и затих, кося большими выпуклыми глазами на человека.
− Лежи, лежи, дурёшка, - голосом успокаивал пугливого зверька Алексей Иванович, чувствуя с удивлением, что от неожиданной заботы ещё о другой живой душе, вроде бы добавилось сил.
Облака ещё розовели в неподвижности на золотисто-голубоватом закатном небе, когда явственно услышались всплески и шум стремительно несущихся вод. Река начала всасывать плот в своё играющее потоками русло, наконец, подхватила, понесла на своей качающейся мутной спине, мимо бурлящих у крутых берегов пенных водоворотов.
Плот, зайчишка и сам Алексей Иванович были теперь во власти могучей водной стихии, ни направлять, ни задержать стремительное движение он уже не мог. В последней надежде все они полностью вручили свою жизнь реке.
По мутной воде неслись рядом с плотом кучи земного сора, вывороченные из подмытых берегов кусты, смытые с берегов или вырванные из сплавных запаней брёвна. Всё двигалось по руслу в одном потоке, то обгоняя, то словно прилипая к плоту.
В сгустившейся тьме смутно чернели береговые кручи и только свет проклюнувших небо звёзд давал возможность угадывать знакомую водную дорогу.
Опасался Алексей Иванович одного: плот мог налететь на береговой выступ. Плохо скреплённые кряжи вряд ли выдержат удар, плот тут же развалится, и тогда уж ни ему, ни притихшему зайчишке не выбраться из могучих весенних водоворотов. Сознавая опасность, он дотянулся до рядом плывущего бревна, усилиями обеих рук придвинул, прижал бревно к боку своего плотика и так, вцепившись в скользкую древесину, держал: бревно было раза в два длиннее плота, оно могло принять на себя возможный, где-то подстерегающий удар.
В накатах сливающихся шумных потоков, в общем яростном гудении вод, в тяжком уханье подмытых, оседающих в воду вместе с землёй деревьев, пронесло их по руслу, наверное, больше, чем на десяток километров. Где-то, невдалеке была и та русловая развилка, в которой надо обязательно попасть в левый отворот.