Но что делать? Уступить чувственной стихии? Просуществовать отпущенные на жизнь годы этаким заласканным, закормленным, «жёлтеньким» мужем? Отойти от взлётов мысли, от каждодневного сотворяющего труда? Или, сознавая, что мы уже в полёте, всё-таки настоять на том порядке жизни, без которого не долететь до избранной цели?..
Говорю себе: или-или. И совершенно определённо знаю, что духовная смерть для меня намного трагичнее смерти земной…»
ВСТРЕЧА
1
− Так кто же был там, среди заснеженного леса? Действительно ли Кентавр, или простой лесной бык с покорной самочкой-лосихой?..
Алексей Иванович Полянин и теперь, в обратной уже дороге, снова и снова мысленно возвращался к очаровавшему его видению.
Из морозной дымки, затуманившей притихший в снегах лес, из белой мглы, будто выплыли два крупных зверя. И встали. Замерли под снежной нависью деревьев.
Он сидел на открытом бугре, на заботливо подставленной ему скамеечке с ружьём на коленях. Он мог сделать два верных выстрела, и руки его уже привычно сжали, даже приподняли ружьё. И тут прорвавшееся сквозь навесь туч холодное, слепящее январское солнце явило чудо: он увидел над могучим сильным телом зверя – самца человеческий торс с поджатыми короткими руками, с крупной головой, окурчавленной снизу бородой, с длинными, спадающими на плечи волосами. Видение было настолько зримым, что он похолодел от восторга и страха – звери сейчас сдвинутся к линии стрелков, и кто из них вглядится что явилось – ожидаемый лось, или полузверь-получеловек!
Кентавр и покорно жавшаяся к нему , тёмная спиной и боками, молодая самочка, стояли, замерев в чувствуемой ими близкой опасности: впереди ждали их стрелки, сзади, тихо перекрикиваясь, надвигались загонщики.
Узкий коридорчик наискосок от линии стрелков к дорожной насыпи, куда могли ещё уйти звери, был. Надо было завернуть их в спасительный коридорчик!
И Алексей Иванович поднял ружьё. Выстрелил правее головы Кентавра, в затяжелевшую под снегом молодую ель. Пуля щёлкнула в промёрзший, твёрдый, как металл ствол, с мохнатых лап с шелестом посыпался снег, искрящееся снеговое облако зависло, преграждая путь к смерти. От звука выстрела дрожь прошла по телу Кентавра. Резко он повернул свою высокую голову, и Алексей Иванович поймал пристальный его взгляд. Кентавр как будто благодарил его. В то же мгновение полузверь и неотлучная его подруга исчезли, будто занырнули в белые волны снегов.
Ещё раз увидел он их в конце спасительного коридорчика. Кто-то из стрелков послал вдогонку им пулю. По счастью, не задевшую их. Упругими стремительными прыжками вымахнули они на высокую дорожную насыпь, красивой иноходью ушли в другой, соседний лес.
Алексей Иванович и сейчас, в сумеречности машины, пробирающейся по плохо наезженной дороге, ощущал осуждающее молчание сидящих позади охотников: ему, без промаха бившему уток влёт, непростительно было промахнуться по зверю. Знали бы они, кого он пожалел!..
Алексей Иванович покосился на слабо освещённое приборными лампочками хмурое лицо водителя, сосредоточенно вглядывающегося в дорогу. Симпатичный человек, с неудержимым охотничьим азартом, он так прославлял ум своей сообразительной собаки: «Всё понимает! Только не говорит…». Но в Кентавра выстрелить он способен. Таков уж человек нынешнего века: собаку очеловечивает, а самого его ведут по жизни страсти зверя!
Скажи он сейчас угрюмо сидящим в машине охотникам о своих мыслях – не поймут. Каждый из них предпочёл бы запас мяса замудрённостям ума. И промах ему не простят. В их охотничьем сознании он останется мазилой. «Что ж, поиск истины требует жертв и терпения», - заключил свои рассуждения Алексей Иванович, отстраняясь от свойственного ему желания объясниться.
«Уазик» катил, как бы нехотя, лучи фар то взмётывались вверх, то упирались близко в изъезженную, льдисто отсвечивающую дорогу, боковым свечением как бы сближая засугробленные обочины. Казалось, вот-вот снеговые гребни сомкнутся, и машина упрётся в сугроб. Дорога, однако, раздвинулась. Теперь шла она по территории обширнейшего Государственного заказника, к обустроенной для высокого начальства охотбазе. Дорогу здесь усердно расчищали в любую непогоду.
«Уазик» покатил веселее.
На крутом повороте свет фар высветил скопление машин и людей. Алексей Иванович успел разглядеть гусеничный трактор, тяжело выволакивающий из лесного заснежья длинные, сплочённые из брёвен сани. Свет фар сфокусировался на санях, и у всех, кто сидел в машине, разом вырвался вскрик завистливого изумления: на санях грудились две лосиные туши, с торчащим частоколом уже застывших ног.