Фразу эту старый торговец устанавливал сам и менял раз в неделю, сбрасывая через М-сеть тем из сталкеров, кому доверял. А доверием его пользовались только испытанные, давно знакомые Упырю люди, или те, кого лично рекомендовали такие знакомые.
— Так бы сразу и сказал. — Голос барыги, что в прошлом отзывался на Федора Тимофеевича и был хирургом местной больницы, слегка подобрел. — Заходи, гостем будешь.
Дверь щёлкнула, я ввалился в слабо освещённый коридор и, пройдя его, очутился в небольшой комнатке, которую хозяин именовал «карантином». Упырь оказался тут, сидел в обычной позе за столом, прятал одну руку под ним, а во второй держал блестящий термос.
Судя по запаху, пил он кофе.
Увидев меня, мокрого и по сталкерским меркам голого, Федор Тимофеевич выпучил глаза.
— Ты чего это?! Совсем рехнулся, придурок?! — воскликнул он. — Что тебе надо?
Внешне Упырь не очень привлекателен — старый, сгорбленный, да и носит всегда какие-то грязные фуфайки. Но зато форма целиком соответствует содержанию — внутри всего этого прячется душонка истинного, прожжённого торгаша. Обитателя подвальчика поблизости от тамбура Соснового Бора заботит лишь одна вещь — его собственная чистая прибыль.
— Помощи… — ответил я, изо всех сил пытаясь не упасть. — Я заплачу тебе… потом… ты меня знаешь… я своё слово держал всегда… но ведь если умру, то не заплачу?
Я почти видел, как в глазах Федора Тимофеевича мелькают циферки.
Понятное дело, что сейчас с меня толку, как с козла молока, и что на то, дабы привести меня в форму, придётся слегка потратиться. Но, с другой стороны, я славен тем, что честен, и если обещаю заплатить много, то заплачу, если сам не помру, конечно.
Так что Упырь оценивал то, что умники называют «инвестиционным риском».
— Ладно, — буркнул он наконец. — У меня здесь не богадельня и не больница… и не благотворительный фонд…
Но тут уж силы мои закончились, и я благополучно шлёпнулся в обморок.
Очнулся я от боли, терзавшей моё многострадальное тело, и особенно сильной была в руках и ногах. Открыв глаза, понял, что лежу, что надо мной нависает харя Упыря, а ещё выше находится грязный потолок.
— Ага, очухался, — с чувством глубокого удовлетворения заметил Федор Тимофеевич. — И попробовал бы ты этого не сделать! Я на тебя целую аптечку потратил, свёл её до нуля.
Ну, это старый торгаш слегка привирает — чтобы потратить ресурсы портативной аптечки, надо очень сильно постараться, скажем, вытащить с того света бедолагу, у которого обожжено восемьдесят процентов кожи. И делает Упырь это не просто так, а с умыслом, набивает себе цену и заодно растит счёт, который мне в конечном итоге выставит.
— Ходить-то буду? Ничего не отвалилось? — спросил я.
— Вроде ничего, — Упырь захихикал. — Хотя я не все органы смотрел, некоторые мне без интереса.
— Надеюсь, — я попытался сесть, и это у меня получилось.
Очертания комнаты поплыли перед глазами, исказился силуэт стола, старинного, вроде бы даже деревянного шкафа в углу. Но это безобразие закончилось мгновенно, стоило мне слегка встряхнуть башкой, и всё вокруг стало нормальным.
Время, если верить часикам встроенного в мой непутёвый череп нанокомпа, подходило к пяти утра, и это значит, что без сознания я провалялся больше семи часов — очень, очень долго.
— К мнемотехнику тебе надо, — сообщил Федор Тимофеевич тоном изрекающего откровение пророка. — Даже я вижу, что с имплантом твоим главным не всё в порядке. И скажи-ка, друг любезный, что с тобой случилось-то?
Да уж, ситуация нерядовая — посреди снежной ночи к торговцу является сталкер без оружия и снаряжения. Так что любопытство барыги выглядит естественным. Да только для Упыря любая информация — тот же товар, который к тому же можно продать не одному покупателю.
Поэтому и отвечать ему следует осторожно.
— Новая ловушка, — сказал я, ничуть не погрешив против истины. — Там, на востоке, к югу от Лубенского озера, а вокруг неё куча известных, и так много, как я, отвались мой хвост, никогда не видел.
— Так ты оттуда припёрся?
— Эх, батя, — я поглядел на торговца с осуждением. — Ты что, русских сказок не помнишь? Сначала накорми-напои добра молодца, а потом вопросы задавай. А то у меня в брюхе урчит.
— Вот нахал! — заволновался Федор Тимофеевич. — Добрый молодец выискался! Хрен с бугра ты, а не молодец, и голодранец вдобавок! Тебе тут что, ресторан, лисье отродье?
Но язык, как говорится, метёт, а карман денег жаждет, и поэтому через пять минут я получил банку древней армейской тушёнки, бутылку воды и даже стограммовку водки в пластиковой упаковке.