— Будь осторожней с такими словами, милочка. Ты ещё не стала наследной принцессой.
Шёпот маркизы заглушили внезапные взрывы смеха со стороны фонтана. Льюис поднял свой бокал, провозгласив тост за «незыблемость традиций», но его взгляд упёрся в меня. В его глазах читались неприкрытая ненависть и презрение.
— Но я всё ещё наследница герцогского рода Блейков, и тебе, маркиза, стоило бы быть осмотрительнее в выборе слов, — спокойно возразила я.
Аманда слегка отступила назад, ослабляя хватку. Жемчужные серьги на её ушах зловеще блеснули при свете люстр. Её улыбка застыла, как вырезанная из льда. Но прежде чем она смогла ответить, к нам подошёл Бенедикт. Его обычно спокойное лицо было смертельно бледным, а миловидное лицо исказила гримаса злости.
— Моя дорогая, — обратился он к жене, игнорируя меня. — Его Высочество желает, чтобы ты присоединилась к танцам.
Аманда смягчённо расслабилась, её пальцы разжались. Она словно не замечала, как её муж смотрит на неё с крайней раздражённостью.
— Конечно, — бросила она мне последний взгляд, полный презрения. — Наслаждайся балом, Ария. Пока можешь.
Они ушли, оставив меня одну среди сверкающего общества. Даниэль и Алон быстро оказались рядом, их лица выражали тревогу.
— Она угрожала тебе? — спросил Алон, наблюдая, как Льюис ведёт Аманду в вальсе.
— Нет, — ответила я, глядя, как рука принца скользит по талии маркизы.
— Ты обещала мне танец, — сказал Алон с очаровательным поклоном, протягивая руку.
Его предложение застигло меня врасплох, но я почувствовала, как напряжение внутри меня начало таять. Взяв его руку, я позволила ему вести меня на середину зала. Музыка хлынула в зал, словно распахнутые врата в Элизиум, и мы, повинуясь ее зову, вступили в танец. Каждый пируэт становился воздушнее предыдущего, словно гравитация, сраженная обаянием момента, отступала. Ледяное дыхание зала и колкие взгляды зевак растворились в мареве танца, как миражи в знойной пустыне. Осталась лишь симфония движений, где каждый па звучал в унисон с ритмом сердца, и незримая аура защищенности, исходящая от Алона, подобно щиту Ахиллеса. Музыкальный торнадо подхватил нас, закружив в калейдоскопе шелка и теней, в вихре, где время утратило свою власть. Ладонь Алона, подобно якорю, уверенно покоилась на моей талии, его пальцы, словно нервные струны арфы, едва ощутимо сжимали меня, рождая трепетное эхо в каждом изгибе тела.
— Спасибо, — прошептала я тонущим шепотом, не смея отвести взгляда от омута его серых глаз, таких глубоких, что в них, казалось, плескалась вечность.
— За что же, Ария? — прозвучал его голос, бархатный и тихий, как шелест крыльев ночной бабочки. Он тронул уголки губ легкой улыбкой, в которой мерцало такое несказанное тепло, что перед ним меркли даже самые жаркие объятия камина, пылающего в зимнюю стужу.
— За то, что ты здесь… моя скала среди бушующего моря, — ответила я, вкладывая в слова всю благодарность, клокотавшую в груди, — за незримые нити поддержки, что связывают меня с тобой, словно корни древнего дуба, уходящие вглубь земли.
— До скончания веков буду твоим верным маяком, Ария, — произнес он серьезно, и каждое слово, словно вычеканенное на стали, отзывалось эхом в самой душе. — Что бы ни обрушилось на этот мир, какие бы грозы ни разразились, я буду рядом, твой щит и твоя тень.
Шаги наши крепли, обращаясь в дерзновенный полет, и вскоре пелена забвения опустилась на окружающий мир. Вселенная съежилась до объятий танца, до неразрывного сплетения рук, пульсирующих в унисон с ритмом сердца.
Но внезапно музыка умолкла, словно оборвалась нить волшебства. Льюис, высвободив Аманду из плена своих рук, устремился ко мне, и каждый звук его поступa гулко раскатывался в повисшей тиши, подобно погребальному звону. Зал замер в немом ожидании, и сотни взоров, прежде утонувшие в полумраке, вновь пронзили меня, словно армада отточенных кинжалов, каждый из которых норовил оставить кровоточащую рану.
— Моя невеста, — его голос скользнул, словно шелк по обнаженному лезвию, мягкий, но оттого лишь опаснее. — Потанцуем?
Бенедикт, словно изваяние гнева, застыл в тени, кулаки его сжались до побелевших костяшек, а взгляд пылал яростью, словно угли в печи.