Мертвые семьи…
Кто я для них? Ошибка судьбы, глупость лет молодых,
И снова одни…
Я создал в себе мир, укутав больными руками!
Письма в стихах, эти письма для раненых,
Письма для рая…
Солнце поднимется рано… меня уже нет.
И лишь солнце, что из окон, осветит невольное пение лет
.
Дом молодых, вечно любимых гостей, пьяных теперь,
Сколько терпеть?
Только скажи… и бритвы лапать руками,
Грязными лапами, здесь даже мысли не умеют мечтать.
Проще стать снегом, проще растаять!
Закрыться в туалете, нажать на курок…
Последний вагон…
И зачем мне это все?
Прости».
Джимми небрежно коснулся ладонью глаз, которые забирала в свои холодные объятия холодная влага. Тетрадь полетела в сторону, описывая в воздухе пируэты войны. Солнце не светило в окна, оставляя миру лишь оковы тяжелого черного неба. Опять маленькие капельки дождя барабанили по козырьку окна. Такая странная симфония грусти и любви. Превосходная мелодия меланхолии.
— Ты чего не на работе? — спросил Джимми, переступив порог кухни
— Ты же со мной не разговариваешь — грустно ответила Кэтрин — У меня отпуск. Буду заниматься своими делами
— Ладно, проехали. Было и было — трясущимися руками, парень наполнил чашку горячим чаем
— Ты не обижаешься на меня?
— Неважно — холодно бросил Джимми
Наверное, парень так и не научился показывать свои обиды. Лучше, чтобы они умирали, создавая миниатюрное кладбище проблем и боли в его измученном «Иллюзории».
— Я в магазин пойду. Тебе что-нибудь нужно? — спросил молодой человек, затягивая приторный аромат сигареты
— Купи сока. Тебе деньги дать?
— Нет. Сам как-нибудь разберусь
— Там дождь пошел. Смотри не промокни, а то заболеешь
— Что-то тебя это вчера не сильно волновало, когда я ходил часами на морозе — Джимми потушил сигарету о стеклянную пепельницу
— Прости меня, пожалуйста — Кэтрин встала из-за стола
— Все хорошо — молодой человек нежно обнял сестру — Будешь целый день дома?
— Нет, пойду с Майклом гулять
— Это кто? Почему ты мне о нем не рассказывала никогда?
— Не знала, как ты к этому отнесешься — девушка опустила голову
— Кэт, ты взрослый человек. Давай, рассказывай. Я весь во внимании — Джимми улыбнулся, закурив еще одну сигарету
— Ну — начала сестра — Мы познакомились еще в прошлом году. Дружили хорошо. И вот больше трех месяцев уже встречаемся. Он хороший, Джимми. Майкл нежен ко мне, у него серьезные планы. Но знаешь, что самое главное. Я вижу в его глазах любовь, и чувствую ее в своем сердце. Нам очень хорошо вместе — девушка улыбнулась
— Я рад, что есть человек, который делает тебя счастливой
— А еще у меня есть ты. И прекрати, пожалуйста, грустить о Саманте, думать о ней. Поверь, ты еще молод, красив, найдешь себе хорошую девочку, которая будет любить тебя сильнее, чем можно представить. Понял?
— Да!
Мелкий дождь падал с неба. Джимми медленно перебирал ногами по тротуару, который был залит солеными слезами. Скандалы с четвертого этажа, проезжающие мимо, знакомые машины, десятки лиц, появляющиеся все чаще, каждый печальный день. Все было таким одинаковым, таким родным, и в тоже время, до боли наскучившим. Эта меланхолия в душе Джимми стала родной, наряду с голосами, которые рвали его голову на мелкие кусочки. Магазин, дом. Знакомый маршрут, каждый день. Календарь лишь успевал меня чистые листья, а «Иллюзорий» ждал, когда последняя страница наполнится неровным подчерком размазанных букв.
Джимми же пропадал дома, оставляя ненужный воздух тысячам людей. Кэтрин не было внутри квартиры. Наверное, она где-то с Майклом. Но для Джимми это являлось лучшим вариантом.
— Помоги мне — раздался голос Пьеро
— Что происходит? — устало спросил Джимми, утопая в мягком кресле
— Я не знаю! Ты нужен нам тут! — Генри разрывал голову — Не бросай нас, тварь!
— Что случилось?! — не понимая криков, снова парень задал вопрос — Объясните!
— Заткнись, меланхоличная тварь!
— Помоги! Все из-за тебя! — слезы Пьеро обретали детали, звуки
Джимми схватился руками за голову. Какая-то непонятная боль пронзала череп, оставляя парню лишь тонкий миг реальности. Дыхание участилось. Казалось, он чувствует, как тела его демонов пронзают совершенные пули, раскрашивая «Иллюзорий» в великолепные цвета смерти!
— Умри! — громко прокричал Генри
— Помогите! — взвыл Пьеро, словно его уничтожала боль — Хватайся за мечты! Нет!
— Да что происходит?!
Звук сильных ударов напоминал биение каменных стен, которые рушились, словно ломая стены придуманного мира. Голова Джимми раскалывалась. Парень схватился за ручку, стараясь внести новых красок в тетрадь, но боль пронзала тело, а шум в голове не давал покоя в мыслях. Бешеные чувства ненависти, любви, горя, злобы смешивались в один танец, создавая какое-то непонятное ощущение жизни! Самый сложный эскиз для человеческого разума. Казалось, что даже величайшие мастера чернил и красок никогда не смогут создать нечто подобное! Красота, чувство, которое не видел раньше мир! Кости ломало, словно кровь хотела свободы! Ей так тесно! Джимми упал на колени.
— Хватит! — закричал парень
— Пришло время смешать реальность!
— Нет!
Удар за ударом происходил внутри головы. Джимми хватался руками за череп, словно ощущая на нем трещины, которые вот-вот лопнут, освободив разум из тяжелых оков! Слюни вытекали из пасти, падая на ковер. Сигарета дымилась в пепельницы, врезаясь паром в глаза, создавая иллюзию слез, подступавших к усталым векам! Впервые в своей жизни Джимми ощущал нечто подобное. Страх, ненависть, добро, боль, слезы, злоба! Они писали новое чувство! Непонятное, великое!
Тишина. Джимми едва мог поднять свое тело. Кое-как, но парню все же удалось упасть в кресло. Такое мягкое. Руки тряслись, едва удерживаю ручку в пальцах.
— Вы здесь? — тихо спросил Джимми — Ответьте мне!
Тишина. Голоса молчали, словно они умерли в потоке непонятной войны. Их призраки превратились в меланхолию, которая, подобно стае диких собак, царапала клыками кости парня, вгрызаясь в душу. Слезы навернулись на глаза. Грусть окутала каждый сантиметр бетонного квадрата, одарив его непонятной легкостью, аурой тишины. Железный наконечник ручки вновь зашуршал по тетради.
«29 декабря 2011 год.
Просто стих.
А ты же знаешь — я курю.
Когда умру…
Холодный труп мой брось в реку.
И если поплыву, то был дерьмо!
Но я недавно, мир — давно