Последний сидит впереди в окружении родителей. Рука его мамы лежит у него на плече, а отец периодически посматривает на него. Могу сказать одно, что даже с той информацией, которую выложил мне Алекс, вижу, что отцу он не безразличен. Возможно, эта была очередная байка, скормленная наивной девочки, не знаю для чего, может, для того чтобы произвести впечатления. Естественно, ему известно, какие у меня отношения, вот и решил сыграть на этом.
Жестко и Жестоко.
Глава 38
Анабель
Меня зовут на сцену.
Это наверно самое неприятное, что могло быть, но я прекрасно понимала, что этого мне не избежать, люди, что собрались в этом зале, жаждут больше информации. Каких-нибудь подробностей, которые не примерно внесут перчинку в общую картину. Возможно, я слишком строго сужу, и во мне всё ещё кипит страх и непонимание, но я именно так вижу их взгляды, которые пристально впились в меня. Пальцы отказываются брать микрофон, который с глупой улыбкой мне пихает миссис Элизабет Миниски, ещё глупее улыбается, ей не понять, как странно и противно восстанавливать картину тех дней, подбирать слова, чтобы хоть как-то объяснить те чувства, что каждую секунду поглощали нас в том помещении, без окон, без еды и практически без воды и полном отсутствии чувства безопасности.
Обвожу глазами пространство вокруг, замечая, как мама и Белла восхищённо смотрят на меня, они действительно считают меня героиней. Чуть поодаль сидит Робинсон, улыбается мне и машет рукой, я по ней очень соскучилась и единственное, что хочу, это поговорить с ней, рассказать обо всём. Мне так и не удалось это сделать до церемонии, и непонятно получится ли после.
Как бы мне ни хотелось искать взглядом Прайма, но это выше моих, мой взгляд примагничивается к его лицу, красивому, холодному и отрешённому. Рядом находится и та незнакомка, которая действительно меня напрягла, всё это время я теряюсь в догадках, но узнать у меня нет возможности, хотя бы как-то утолить моё встревоженное любопытство. Но в этом мне не поможет он, Алекс не смотрит в мою сторону.
- Я безмерно сочувствую всем семьям, кто столкнулся с этой ужасной и невообразимой трагедией...- замолкаю, голос дрогнул, выдавая моё дикое волнение. Мои глаза наполняются слезами, из-за чего всё становится размыто и мне сложно разглядеть людей, сидящих передо мной. Набираю в лёгкие воздуха, пытаясь сконцентрироваться, чтобы продолжить, но та боль, которая просочилась в мой организм заставляет меня медлить дольше обычного, - Все эти дни мы стали намного ближе друг другу, так как пережили одинаковые чувства, страх, боль, унижения, всё это лишь подкрепила во мне веру, что вместе мы можем всё. Мариса... Марису я плохо знала, мы учились на разных факультетах и практически не пересекались в университете, но даже за такой короткий срок для меня она открылась как очень добрая и отзывчивая девуш...- нет, мне безумно вспоминать всё это, тем более проговаривать.
Одно дело сидеть один на один с психологом, в полутёмном кабинете, где нет шума и встревоженных взглядов. Тёплые руки Элизабет обхватывают мои ладони, забирая из них тяжеленный микрофон. По лицу текут слёзы, во мне нет сил сопротивляться, я разбита и раздавлена, а все всепонимания врут душу на части. Мариса смотрела на меня в упор, она крепко схватила меня за руку, она искала во мне спасения, но я не смогла ей ничем помочь, а теперь её родители смотрят на меня, в их глазах тонны благодарности, которой я не заслуживаю. Только сейчас могу согласиться с Байроном и его мнением о моей никчёмном существовании, это глупо и странно, но я ощущаю, что занимаю, что я занимаю чьё-то место, тут на сцене, и в этом мире.
Меня отводят к семье, где я, уткнувшись в плече сестре, продолжаю плакать, зал молчит, хранит молчание и Миниски, словно даря передышку.
Через некоторое время я чувствую, как тошнота подкатывает к моему горлу, воздуха начинает катастрофически не хватать, мне нужно срочно выйти отсюда. Аккуратно поднимаюсь с белого стула, говоря маме, что мне нужно выйти в туалет. Она положительно качает головой, но взгляд её взволнован, думаю, она заметила моё потерянное выражение лица, как бы я ни старалась это скрыть. На сцене сейчас говорит отец Келвина, у него хриплый голос, и время от времени он замолкает, ему тяжело говорит о единственном сыне в прошедшем времени, он убит горем. Прохожу мимо сидящих людей, несколько раз произнеся извинения. Женщина, которая сидит у самого выхода, зло бросает на меня взгляд, уже второй раз я заставляю её убрать коленки, чтобы пройти.