– Эй, дорогой, ты чего все пишешь? – забираясь под одеяло, крикнул Шайтан – маленький араб с огромным носом и с волосатыми, как у джинна, ушами.
– Дневник.
– Зачем это? – неприязненно прогнусавил Ухо.
– Может, когда-нибудь напечатаю, разбогатею. – Павел улыбнулся, пожал плечами. Он догадывался, что к “писакам” здесь отношение, мягко говоря, осторожное.
– И про нас пишешь? – спросил Рыжий.
– Про все пишу.
– Разбогатеешь, про меня не забудь! – Цеце, зевая, стягивал через голову майку. На волосатой груди серела татуировка – автомат Калашникова и надпись “СССР”. – Иначе через суд потребую свою часть гонорара.
– Будет тебе гонорар, – пропыхтел Зверь – квадратный, бугрящийся мышцами капрал. Он уже третью минуту держал “уголок”, приподнявшись на руках над табуретом. – Гонорар от Юдифи. Сто баксов в неделю. Домик на природе. И зарезервированное место на кладбище героев. Только доживи. До пенсии.
– С таким командиром, – вздохнул кто-то, – нам не то что до пенсии… До отпуска бы очередного дотянуть.
– Да уж… – хмыкнул Рыжий. – Полковник наш совсем старичок. Интересно, впал он в маразм или еще все впереди?
– Зато брехун у нас молодой и бодрый. – Гнутый пересел к окну и стал сквозь прутья клетки кормить хота тушенкой из сухпая. – Голосистый. Как он сегодня на весь плац!
– А им положено такими быть. – Цеце обкусывал ногти. – Ты видел когда-нибудь пожилого брехуна?
– Нет.
– То-то и оно. – Цеце щелкнул языком. – Вот я и думаю – может, их списывают куда-нибудь, когда они стареть начинают?
– Ага, – хохотнул Зверь, и вытянутые ноги его дрогнули. – Списывают и в расход пускают. Чтобы больше никому кровь не портили.
– Слушай, молодой, – повернулся вдруг Рыжий к примолкшему Павлу. – Ты поаккуратней со своими записями. Не дай бог прочтет кто о чем мы тут говорим.
Сразу сделалось тихо, и стало слышно, как глухо ворчит кот, дожирая тушенку.
– Да, конечно. – Павлу сделалось неуютно. – Я все понимаю.
– Понимать мало, – с неприязнью в голосе сказал Ухо. – Надо дело делать. Увидит начальство, что ты что-то в блокнотик черкаешь, сразу на дознание поведут.
– Я понимаю. Командиры ничего не видели. Только… – Павел почувствовал, что краснеет. – Только сержант.
Рыжий ухмыльнулся:
– Сержант – свой человек, хоть и страшен, конечно, он на вид и голос. Но он с тобой в бой пойдет, ты его спину прикрывать будешь, и он отлично это понимает. Так что его ты не бойся. Ты бойся тех, кто в штабе сидит. У них голоса ласковые, и лица приветливые. А на войне это самое страшное – приветливые лица и ласковые голоса. Вот чего бояться надо. Вот от чего подальше держись.
– Ладно тебе, Рыжий, парня запугивать, – сказал Гнутый, открывая дверцу клетки и вынимая недовольно фыркающего кота.
– А я не запугиваю. – Рыжий холодно улыбался, глядя Павлу в лицо. – Я ему правду рассказываю. То, чего в учебке не говорят. То, о чем брехуны молчат.
Снова стало тихо. Гнутый отпустил хота на пол, и зверь, оказавшись в новой, незнакомой обстановке, стал, осторожничая, исследовать казарму, то и дело поглядывая на хозяина. Бойцы с интересом наблюдали за осваивающимся животным.
Через минуту свет в казарме погас. Только по углам горели синим светом маленькие ночники.
– Отбой! – крикнул в коридоре дежурный. И предупредил тоном пониже: – Сержант идет!
– Я иду! – рявкнул через пару секунд знакомый голос, и широкая тень заслонила дверной проем. – Почему еще не спим?
– Ладно тебе, сержант, – буркнул Ухо, расшнуровывая ботинки. – Начальников тут нет, не выделывайся.
– Зверя своего опять выпустил… – Сержант присел на корточки, потянулся к оскалившемуся, зашипевшему коту. – Гнутый! Я же говорил, чтоб зверюга твоя в клетке сидела!
– А он крысу ловит… – Гнутый, озабоченно хмурясь, заглянул под кровать. – Только что тут пробежала. Вот мы его и выпустили.
– Крысу? – недоверчиво переспросил сержант. – Врешь ведь!
– Вон, русский подтвердит. – Гнутый кивнул в сторону Павла.
– Врет? – с затаенной надеждой спросил сержант у Павла.
– Что-то промелькнуло… И, кажется, не экстерр.
Сержант скривился, пробурчал что-то сердитое, почти наверняка зная, что его дурят.
– Что сказали на совещании, сержант? – Шайтан высунул из-под одеяла нос и зевнул.
– Ничего хорошего. Объявили мне выговор за твои небритые уши.
– Эх, нехорошо так говорить! – обиженный Шайтан? отвернулся к стене.
Сержант усмехнулся:
– Ладно, всем спать. Возможно, ночью будет учебная тревога, начальство хочет с вами познакомиться. Так что убирайте своего зверя в клетку, а то наступите еще ненароком… А ты, писатель, обувайся. Я тебе обещал два часа занятий на плацу? Думал, я забыл? Я ничего не забываю! Потому что у меня тоже есть блокнот, и я тоже умею писать! Быстро! Выходи строиться перед казармой!
– Гениально, сэр! – воскликнул вдруг Гнутый, устремляя в потолок указательный палец.
– Что? – С подозрением глянул на него сержант.
– Писатель! Это гениально!
– Да?
Гнутый, шлепая по полу босыми ногами, подбежал к обувающемуся Павлу, хлопнул его по плечу и проговорил нараспев:
– Нарекаю тебя Писателем!
Заскрипели кровати, раздались первые хлопки, зазвучали веселые голоса:
– Писатель! Писатель! С новым именем тебя, молодой!
– Тихо! Тихо, черти! – пытался унять нарастающий шум сержант. – Марш-бросок устрою вам завтра! Заткнитесь!
Но уже почти вся казарма гудела:
– Эй, Писатель! Когда именины? Новое имя полагается обмыть! С первой же выплаты! Писатель, слышишь! Нас не забудь позвать!… – От других взводов, стуча голыми пятками, прибежали закутанные в простыни послы. Они выстроились в очередь и с серьезными минами, но с веселыми искорками в глазах подходили к смущенному Павлу церемонно жали руку, представлялись, витиевато поздравляли с новым именем.
Сержант, выругавшись, махнул рукой на творящийся беспорядок и присел рядом с Гнутым, с некоторой опаской поглаживая недовольного, но великодушного кота, по-кошачьи свернувшегося на коленях у хозяина.
А рота все никак не могла успокоиться. И даже когда сконфуженный именинник в сопровождении надувшегося сержанта ушел на улицу, развеселившиеся бойцы еще долго смеялись, шутили, подначивали друг друга, не обращая внимания на дежурного, жалобно призывающего их к порядку.
Военные люди любят праздники.
Ровно два часа, минута в минуту, вышагивал Павел по пустому гулкому плацу под ритмичный счет и отрывистые команды сержанта. Маршировал беспрерывно, звонко печатал шаг, высоко поднимая ногу, широко отмахивая руками – как было велено в пособии по строевой подготовке. Лишь один раз ему было позволено немного отдохнуть – на плац вышел дежурный уорент-офицер, подошел к сержанту, небрежно козырнул в ответ на его четкое приветствие:
– Почему не спите, сержант?
– Помощник командира четвертого взвода первой десантной роты, стафф-сержант Хэллер, сэр!
– Я спрашиваю, почему не спите, сержант Хэллер?
– Отрабатываем наложенное взыскание, сэр!
Павел стоял, вытянувшись по стойке “смирно”, высоко вздернув подбородок, таращась прямо перед собой, как было предписано уставом.
– Фамилия?
– Рядовой Голованов, сэр! – ответил за своего подчиненного сержант. И, словно оправдывая его, чуть тише добавил: – Он только что из учебного центра.
– Голованов… – медленно проговорил уорент-офицер. – Русский?
– Так точно, сэр! – отозвался сержант.
– Что за фамилии у вас, русских, – пробурчал уорент-офицер, разглядывая застывшего, безмолвствующего Павла. Не дождавшись ответа, махнул рукой: – Ладно, продолжайте… – Он повернулся, намереваясь вернуться в штаб, в каморку дежурного, где остались старший офицер и солдат-посыльный, но вспомнил что-то я снова обратился к сержанту: