Ай, непочтительным ты!»
Великий хан Токтамыш
Налево один раз взглянул,
Направо один раз взглянул,
Ответа найти не сумел,
Назад коня повернул.
Вступил он в ханский чертог,
Покоя найти не мог.
Лег в постель — не заснул.
Сна не ведал три ночи он.
Не смыкал свои очи он.
Не выходила из ума
Дума тревожная весьма.
Там, где кончался луг,—
Голо в степи вокруг.
Сидят девяносто парней,
Один другого знатней,
Но превыше всех Идегей,
Ибо умных он был умней,
Ибо честных он был честней,
Говорил о нем так народ:
«Он — прибежище для сирот,
Безлошадному стал он конем,
Заблудившемуся — путем,
Хлебом для голодного стал,
Кровом для безродного стал».
Среди девяноста детей
Был сын Дюрмена Урман.
В душе его жил обман.
С детских лет воровство
Было занятьем его.
Он воровал у детей
Игрушечных лошадей.
Трижды крал — не был пойман Урман.
В четвертый раз был пойман Урман.
Девяносто знатных детей,
Порешив покончить со злом,
Идегею били челом:
«Вора следует наказать!
Соизволь, судья, приказать:
Арканом волосяным
Злодея к скале привязать,
Голову отрубить ему».
Из девяноста своих парней
Приказал Идегей одному
Сделаться палачом.
Был палачом обезглавлен вор.
Стал известен в стране приговор.
Злом наказано зло,
Возмездие быстро пришло:
Бий Дюрмен потерял дитя.
У парней, секирой блестя,
Вырвал он мальчика-палача.
К хану привел, за собой волоча.
Токтамышу бил он челом:
«Если я сам — бий Дюрмен;
Если мой сын — бий Урман;
Если сына моего
Обезглавил этот злодей,—
Что мне делать с кровью его,
Что мне делать, великий хан?»
Лежавший пред ханом на земле,
Встал и сказал палач-мальчуган:
«В поле вольном, на айдале,
Нас девяносто и один.
Кубугыл — наш господин.
Я выполнял его слова.
Чем же повинна моя голова?»
Позвал Идегея Токтамыш.
Сказал Идегею Токтамыш:
«Эй, Кубугыл, Кубугыл,
Отца хорошего сын!
За жеребятами ты следил,
Степью с ягнятами ты бродил,
Джантимира сын Кубугыл,
Зачем ты сына Дюрмена убил?»
«Великий хан! — сказал Идегей.—
Таков закон в державе твоей:
Если, трех укравших коней,
В четвертый раз попадется вор,—
Повелевает твой приговор
Вору голову отрубить.
Так и я велел поступить.
Пойман Урман в четвертый раз.
Мой приказ — это твой приказ,
А дальше будет, как повелишь.»
С места встав, сказал Токтамыш:
«Эй, Дюрмен, верный мой страж!
Этот юноша, Кубугыл,
Твердо, правильно поступил.
Он закон соблюдает наш.
Нам ли судить сурово его?
Слово хана — слово его!
Четырнадцать запутанных тяжб
Он распутал на айдале.
Знаменит он в моей земле.
Девяносто детей поборов,
Стал он у них на челе.
Суд его наказует воров.
Мой закон — основа его.
Мне ли судить сурово его?»
Кубугылу сказал Токтамыш:
«Кубугыл! Ты в отрепьях стоишь,—
Отрепья свои сними,
С моими живи людьми,
Останься в моем дворце.
Соболью шубу возьми,
Надень с моего плеча.
Коня в подарок возьми:
Душа его горяча,
Быстрый, пятнисто-чубарый он,
Гордый потомок Тулпара он!
Коня оседлай, сынок,
К седлу привяжи рожок,
Ястреба для охоты возьми!..
Девушку еще ты возьми:
Стройна и тонкостанна она,
Как выхухоль, благоуханна она,
Как птица трепещет она,
В девичестве блещет она,
Как месяц — левая щека,
Как солнце — правая щека,
Черные очи ее светлы,
А зовут ее Айтулы,
Красою славится она.
Тебе понравится она —
Справим свадьбу, устроим пир,—
Будет вам завидовать мир!
Крым тягаться с нами начнет —
Пусть нас рассудит твой приговор.
Крым сражаться с нами начнет —
Крымскому войску дай отпор?»
Так отвечал Идегей:
«Есть конь у тебя? Буду пасти!
Огонь у тебя? Буду блюсти!
Доброму — добрый, злому — злой,
Остаюсь я твоим слугой.»
Став слугою с этой поры,
Принял он Токтамыша дары:
Обновился его удел.
Он соболью шубу надел,
Чтобы красовалась на нем.
Знатный всадник, теперь он владел
Пегим в яблоках Скакуном.
Для ударов дал ему хан
Кожей обтянутый барабан.
Возведенный в придворный сан,
Зоркого кречета взял Идегей.
Для любви, для услады своей,
Благоухавшую, как тимьян,
В жены взял он Айтулы,
Ту, чьи очи были светлы,
Ту, чья кожа — упруга, нежна,
Рождена в Булгаре она.