Сказал тогда муж Идегей:
«Если отец твой Шах-Тимир,
Перед которым трепещет мир;
Если сама ты — Акбиляк,
Белорукая госпожа;
Если тебя связал гяур,
В чёрной неволе тебя держа;
Если Алып-Бабá превратил
Тебя в наложницу свою;
Если я старика убью;
Если я тебя, госпожу,
Благополучно освобожу;
Если тебя отцу вручу,—
Что я в награду получу?»
Так отвечала Акбиляк:
«Если Алыпа ты победишь,
Если меня освободишь,
Если Тимиру доставишь меня,—
Мой отец тебе даст коня,
Он тебе шубу-одежду даст,
Он тебе столицу даст,
Душе твоей — надежду даст,
Для удоя — кобылицу даст,
Край вечнозелёный даст,
Меня тебе он в жёны даст,
Тебя назначит за подвиг твой
Войска своего главой,
Всё, что ты попросишь, даст!»
И сказала ещё Акбиляк:
«Ты с волосами, как месяц в ночи.
Ты, чьё лицо — как солнца лучи!
Видимо, ты — достойный джигит!
Страшный путь пред тобой лежит:
К Кара-Тиину тебя приведёт,
Там тебя погибель ждёт.
Ты заблудился, сбился с пути.
Пока твоя голова цела,
Постарайся её спасти!»
Так отвечал Идегей:
«Есть чубарый конь у меня,—
Сесть попробую на коня.
Лук у меня упруг и туг,—
Натянуть попробую лук.
Есть у меня стальная стрела,
Она раскрашена пестро.
Хвост её — воронье перо.
Не бойся ты старика.
Спит его левая рука.
Левую руку приподними,
Медный его нагрудник открой,—
Попробую пронзить стрелой!»
Так сказав, муж Идегей
На коне очутился вдруг,
Натянул свой упругий лук,
Вставил стрелу с вороньим хвостом.
Акбиляк его поняла:
Алыпа руку подняла:
Медный нагрудник весь раскрыт!
К великану подъехал джигит,
Поспешил он лук натянуть,
Выстрелил в беловолосую грудь,
И в двенадцать обхватов стрела
Сердца достигла взмахом одним,
Сердце Алыпа насквозь прошла,
Камень проткнув, лежавший под ним.
Проснулся Кара-Тиин-Алып.
Мостом раскинутая грудь
Попыталась воздух вдохнуть,—
Не пустила стальная стрела,
Приподняться груди не дала.
Выпяченное, как скала,
Брюхо не оторвёт от земли.
Алып от боли осатанел.
Утопая в крови, почернел.
— Гай! — заорал, закричал Алып.
Выбросил ногу, топнул ногой,—
Развалился белый покой,
Войлок рассыпался, как зола.
Правой рукой стукнул Алып,—
Шестьдесят подпорок расшиб.
Крикнул: «Джигит, берегись меня,
За щиколотку возьму коня!»
Размахнулся Алып-Баба,—
Промахнулся: рука слаба!
У чубарого — длинный хвост,
Длинный хвост: до самых звёзд
Он восходит, как дым густой!
На руку хвост намотал Алып.
Конь тяжелее горных глыб:
Тащит Алып, тащит коня.
Тащит, — не сдвинет с места его!
Лицом повернулся к дороге конь.
Встал на передние ноги конь:
Тащит врага, тащит врага,
Тащит, — не сдвинет с места его!
В руках врага оставался хвост.
Грудь, раскинутая, как мост,
К чёрному камню, видать, приросла,
Не шевельнулась в груди стрела.
Сказал, утопая в крови, Алып:
«Не уходи, Идегей, подожди.
Не выслушав, не уходи.
Триста и шестьдесят лет
Я глядел на суетный свет.
Тысячи съел котлов еды.
Тысячи выпил бочек воды.
С Ирген-Куна сошёл я вниз.
Силы моей боялись враги.
Делал я лук из конской дуги,
Стебли пускал я вместо стрел.
Ни на кого я не смотрел.
Тысячи ханов разных я знал,—
Ни одного не желал признать.
Тысячи станов ратных я знал,—
Ни одну не признал я рать.
Славен сын Туйгуджи — Токтамыш.
Войско его — густой камыш.
Он воевал и владыкой стал,
Его — существующим не считал!
Много свершив прославленных дел,
Шах-Тимир владыкою стал.
Я — на дочь его глядел,
Его — существующим не считал!
Не ведая, когда и где
Уйдёт, иссякнет сила моя;
Не ведая, когда и где
Раскроется могила моя;
Не ведая, когда и где,
От кого мне будет смерть дана,—
Я призвал к себе колдуна,
Истину мне колдун предрёк:
„Если найдётся человек,
Который сможет убить меня,
Это будет муж Идегей…“