У домов стояли сараи. У каждой семьи был сарай. Там дрова. Ведь каждая квартира отапливалась печкой. Кто-то кроликов держал, кто-то свиней. Мы с мамой переехали в благоустроенную квартиру на Урицкого уж года два, а я все хожу сюда, в свой район, к своим пацанам, как будто и не уезжал. Все здесь такое знакомое, родное. Тем более идти-то две минуты.
Дверь открыл Колька.
- А, ты? Здравствуй.
И он, не дожидаясь пока я переступлю порог, протянул руку.
- Здравствуй, ты один?
Вопрос был задан по инерции.
- Как видишь.
Да, я видел. В комнате было тускло, хотя три лампочки, изображая какое-то подобие люстры, стыдливо свисали с потолка. Заливался телевизор, застыли на плюшевом ковре, висящем над диван-кроватью три богатыря, а под ними, сидел или лежал, ну в общем находился Колькин отец, неестественно закинув куда - то за плечи свою как всегда нетрезвую голову. У Кольки отец тихий. Он, когда выпьет сразу спит, сидя ли, лежа ли. Мне даже иногда казалось, что и стоя может спать, если его привалить в уголочек и подпереть чем — нибудь.
-Все дома. - сыронизировал Колька, кивнув в сторону трех богатырей со спящим четвертым, - и пошел к зеркалу, продолжая расчесываться. Видимо за этим занятием я его и застал.
- Проходи, садись.
Прошел. Сел. Соседство, конечно, не очень, подумал я, поглядывая искоса на застывшую фигуру. Но изваяние не шевелилось, и я успокоился.
Колька все причесывался. Любил он причесываться и бриолинить волосы по самой последней моде. Был он роста среднего, но может чуть-чуть к высокому. Но высокого, конечно, с большой натяжкой. Хотя рост его и был приличный, но он не казался высоким, потому что был упитанным и коренастым.
У него в сарае мы оборудовали маленький спортзал. Грушу сшили, опилками набили, положили на земляной пол половики. Не знаю, где и взяли. Скинулись, купили две пары боксерских перчаток. А вот железа и покупать не пришлось. Откуда — то появились две двухпудовки, ржавые, пудовка, гантели. В общем, все, чтобы качаться. Но мы не фанаты качки. Нас больше бокс интересовал. Ох и били грушу. Кулаки всегда в ссадинах. Мешок-то из мешковины. Царапается. Плохо это. Перчатки уже все истерлись.
Колька среди нас отличался особой стойкостью в дворовых поединках, между нами. Устраивали мы такие. Не все же грушу бить. Бои у нас вежливые. За каждый удачный удар в ухо или в лоб извинялись. Хотя от этого не легче было. А Колька из всех нас атлетикой занимался искренне, самозабвенно и серьезно. Так серьезно, что даже в больницу угодил, что-то с сердцем. Перекачался, видимо. Даже в армию его из-за этого не взяли или из-за зрения. Не знаю. Женька еще хорошо занимался. А я так, кое-как. Выса вообще приходил, чтобы только посидеть, да позубоскалить. С Басой никто боксировать не хотел. Он толстый и руки у него длинные.
-Ну, парни, кто со мной? - ехидно спрашивал он. И к своему большому удовольствию, не найдя желающих, брался за двухпудовки.
Я все удивлялся, как здорово Колька удар держал. Я так сразу, если прямым получу по лбу, или боковым в ухо, или апперкотом в челюсть, так мне надо сразу остановиться. Отдышаться. И башкой покрутить, чтоб в себя через полсекунды прийти, да туман, а иногда темноту вечернюю из глаз повытрясти. Тряхнуть головой слегка, а потом продолжать бой. А вот Колька вообще чудо. Он почем-то часто пропускал прямой. Этим все пользовались. Как дашь ему в лобашник изо всех сил. Извинишься, конечно, после этого. А ему хоть бы что! Мотнет головой и снова драться. Никогда бой не останавливал. Молодец! Упрямый.
Сейчас его очки поблескивали в зеркале в такт расчесыванию. У Кольки зрение плохое. И серые невыразительные глаза его смотрели из-под толстых стекол очков на мир как-то с недоумением, вопросительно. Но очки придавали его лицу солидный, я бы сказал основательный и модный вид. Вот они снова блеснули издалека, и я услышал ошеломляющую новость:
-Я, Сань, в юридический собираюсь.
-Ты? - невольно воскликнул я от неожиданности.
-А что? - очень невинно и нисколько необиженно прозвучал его вопрос.
-Да так, ничего, - соврали мои губы.
И пока он искал бумажки с правилом приема я соображал. Так Колька собрался в институт. Хорошо. Молодец. Но сможет ли поступить он туда? Там ведь, наверно, философию изучают. Право какое-нибудь. А ведь Колька из двух-трех слов предложения свои строит. Думает подолгу. И не работает над собой. Не самосовершенствуется. Сколько я пытался его затащить в свой литературный кружок! Сколько ему предлагал начать писать стихи. Рассказы предлагал рабочую жизнь свою описывать. Я бы помог. И в редакцию бы го рассказы отправил. Но нет у него интереса к этому. На занятиях кружка литературного нашего он, конечно, присутствовал иногда, когда не работал. Сидел. Позевывал. Не интересны ему, большому парню, наши стихи.